Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не надо. Если что, я потом подъеду, — отрицательно качаю головой. Я понятия не имею насколько затянется моя прогулка.
Под многозначительные взгляды, которые ещё долго будут меня после преследовать, тут без вариантов, убегаю к дожидающемуся меня Глебу. Стоит такой, весь из себя небрежно-очаровательный. Официальный вид подавило врождённое бунтарство. Рубашка выпущена из брюк, несколько пуговиц расстёгнуто, развязанный галстук болтается на шее дохлой змейкой. Руки спрятаны в карманах, а встопорщенными волосами насмешливо играет ветер. Зараза, ну почему он такой симпатичный?
Рука из его кармана исчезает почти мгновенно… потому что нашаривает мою, переплетая наши пальцы. Омг… сильно видно, как я пунцовею??? Меня уверенно увлекают за собой. Куда — не имею представления, но послушно разрешаю собой командовать. Послушно — потому что мне, дуре такой, не хватает силы воли сопротивляться. А-а-а, идиотка, идиотка, идиотка-а-а!
Залитая лучами набережная пестрит жизнью. По асфальтированным дорогам прогуливаются мамочки с колясками. Проносятся на великах лихачи по специально выделенной полосе. Какая-то девочка с криво нахлобученной шапкой рисует мелом классики. Собачники гордо вышагивают с питомцами. Ну или наоборот. На лавочках расслабляются отдыхающие. Над ними курлыкают голуби, устроившие пернатое совещание на линиях электропередач.
За последние недели от снега не осталось и следа. На деревьях уже вовсю набухают почки, а на газонах проклёвывается зелень. Весна ощущается буквально во всём. В лёгкой одежде, сменившей пуховики. В неспешности и расслабленности, с которой народ греется на солнышке. В играющей у касс с теплоходами музыкой. В ярких воздушных шариках, которые продаёт какой-то мужик. В качающихся на волнах катерах. Даже в аромате варенной кукурузы и кофе, которыми торгуют в передвижных ларьках на колёсиках.
Хоть и тепло, но я мёрзну. Мой прикид предназначен для августа, но точно не для начала мая. Глеб замечает, что я ёжусь и накидывает мне на плечи пиджак. Глеб. На меня. Пиджак. Сам. Без подсказки. Кажется, я плохо не него влияю.
Я УЖАСНО НА НЕГО ВЛИЯЮ.
Через пару минут мне протягивают стаканчик с ароматным кофе. Мне!? Мамочки, я разбудила зверя. Девочки, держите крепче свои колготки. Даже я уже готова из них выпрыгнуть.
Мы мало разговариваем, да это и не нужно. Так тоже комфортно. Меня, конечно, смущает то, что он снова взял меня под руку, но в традициях клинической идиотки, диагноз которой уже не лечится, даже не пытаюсь вырваться.
Сворачиваем и уходим от берега туда, где возвышается над верхушками елей колесо обозрения. Извилистая тропинка выводит нас к местному парку аттракционов: звонкому из-за разнообразия сигнальных мелодий и разноцветному благодаря переливающимся радужным огонькам и ярким оттенкам.
Я думала, что мы просто пройдём его насквозь, но Воронцов в который за сегодня раз умудряется меня поразить, потому что мы там зависаем. И катаемся на всём, на чём только можно. Американские горки, картинг, какая-то сумасшедшая лодка, прыгающая кабинка, даже карусели с лошадками. Те самые, какие любят показывать в фильмах.
На целый час превращаемся в детей. Хохочем, перебегая от одного аттракциона к другому. Дурачимся. Смеёмся так, что на нас оборачиваются. Как хрюни извазюкиваемся сахарной ватой, потому что есть её и остаться чистыми под силу разве что Тому Крузу. Ну или Джеймсу Бонду. Только секретным агентам с их взращенной ловкостью под силу покорить эту непослушную сладость.
К тому моменту как на задворках территории находятся старые никому ненужные скрипучие качели на цепях, окончательно темнеет. Тихонько качаемся на них, едим купленные хот-доги и рассматриваем смазанные пятна фонарных столбов, придающие аллее завораживающий мистический отблеск.
Вернее, я рассматриваю. Потому что в один прекрасный момент понимаю, что Воронцов смотрит на меня. Сколько — не знаю, но судя по тому, что я свою сосиску в булке уже давно съела, а он и не начал — долго. Пристально. Волнительно. Гипнотизирующе.
Ну вот, возвращается неловкость. Ну хорошо ж сидели, так душевно. Зачем всё портить?
— Не надо, — прошу я, не выдержав.
— Как?
— Так смотреть.
— Почему?
— Потому что я не железная! — отворачиваюсь и начинаю рьяно наглаживать мятые юбки. А нервишки-то шалят. Новопаситчика бы принять. Или пустырничка.
— Ну так это замечательно, — слышу его, но не вижу. — А то я уж было начал пугаться. Значит я ещё на один шаг ближе к успеху.
— Вот! Опять! Ты играешь нечестно. Правила не такие.
— А есть правила?
— У тебя есть. Весь универ их знает.
— Любопытно. Поделись.
Он прикалывается?
— Ты не ухаживаешь за девушками. И вокруг да около не ходишь, сразу давая понять, чего хочешь. Исключение сделано только для Леры, но у неё и случай особый.
— Может с тобой у меня тоже особый случай?
— Какой? Ещё скажи, на меня тоже успел поспорить.
Лязгает металлическая цепочка. Глеб опускается передо мной на корточки, так что теперь я, хочешь-не хочешь, снова оказываюсь во власти зелёных глаз. Его ладони накрывают мои стиснутые кулаки.
— Не спорил. Даже не думай об этом, — как никогда серьёзно качает головой он.
— Тогда вообще не вижу логики. Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу тебя. И "тебя" означает — всю тебя. Полностью. Не только секс.
Предательски громко выдыхаю. Твою мать. Финита. Мозг пакует чемоданы и собирается в отпуск. Слышу, как тот собирается, приговаривая: "плавки взял, шлёпки взял, крем… Где крем для загара?" Он уезжает, а я остаюсь. Одна. Без поддержки.
Слова Воронцова эхом отзываются в опустевшей черепной коробке, пружиня и отскакивая резиновыми мячиками. Цепляюсь взглядом за пухлые, такие манящие губы напротив, да там и остаюсь. Как рыбка на крючок. Не могу перестать на них смотреть. Он это видит и начинает медленно приближаться…
— Я замёрзла, — в горле сухость и горечь. Слова даются с трудом, но знаю, что поступаю правильно. — И хочу домой.
Не сразу, но мне согласно кивают, после чего без лишних разговоров вызывают такси. Какой послушный. Машина подъезжает к главным воротам быстро. Меня усаживают на заднее сидение. Глеб занимает место спереди. Он едет со мной?