Но не сегодня.

На это раз, когда возвращался домой, я не был на гастролях, и Линда не спала. Этой ночью все было не так, как всегда.

Когда подъехал к дому, от меня не скрылся поблескивающий огонек лампы в окне комнаты, где она засиживалась допоздна и работала над своими статьями.

Войдя в холл приличных размеров, я шумно разделся, давая знать о своем присутствии.

— Дорогая, я дома, — решил, что такое приветствие будет звучать лучше, чем обычное затянувшееся между нами молчание.

Ответа не последовало, и, поставив упакованную в чехле гитару в свободный угол, бесшумно поднялся наверх.

В последнее время между нами существовала лишь одна полуправда. Не только я был тому виной. Казалось, и Линда что-то скрывала или в действительности не хотела общаться со мной.

Молчание наряду с игнорированием вылилось в недопонимание с ее стороны. Мне не на что было надеяться, ведь, в конце концов, я поступал с ней не лучшим образом.

Я застал ее сидячей за рабочим столом. Она не работала. Не печатала свои статьи, просто сидела, обхватив голову руками, как будто старалась предотвратить недомогание.

Подкравшись сзади, перекинул волосы с одного плеча на другое, чтобы освободить место для поцелуя на шее. Для Линды этот момент всегда был возбуждающим, с легкостью заводил ее, а дальнейшее его продолжение не заставляло долго ждать.

Но не сегодня.

— Бьорн, не нужно, — проговорила раздраженно, когда я провел носом, собрав знакомый аромат с шеи любимой женщины.

Черта с два. Я скучал и не намерен был оттягивать нашу и без того потрескавшуюся на половинки близость.

— Пожалуйста, нет.

Попытка сбросить мои руки не увенчалась успехом. Они блуждали по телу с шелковой кожей, что ощущалась под ночной сорочкой. Язык пробрался в ушную раковину, ненадолго задержался там, а затем зубы оттянули мочку.

Этот прием просто обязан был сработать.

Но не сегодня.

Я оторопело сдал назад, когда она резко скинула мои руки и вскочила с кресла. Тело пошатнулось от того, какими глазами она взглянула на меня. Заплаканные глаза и боль в них отчетливо отражали состояние жены.

— Я все знаю, Бьорн.

Не было никаких гастролей. Наша группа, как и музыка, канула влету. И Линда как никто другой подозревала об этом.

Она знала.

Она знала, но не прикасалась ко мне. Словно теперь я был прокаженным.

Следовательно, она не хотела меня больше.

Вот, к чему я не был готов. Вот, что было удивительным и ранило сильнее всего.

— Почему ты скрывал от меня? Я ведь не последний человек в твоей жизни, — она обняла себя руками, держась от меня на расстоянии, и осеклась. — Или последний?

Слезы беспощадно катились по ее щекам, пока мое тело ощущалось обездвиженным, с колотящимся о ребра сердцем. Небольшая комната стала еще меньше, когда я осознал неизбежный исход всему случившему между нами.

Не важно, умру я или останусь живым, все сведется к одному. Смысла бороться уже не было, зато мысль, почему Линда отреагировала иначе, не собиралась покидать меня.

Я продолжал молчать, и это безмолвие бесило меня не меньше.

Сейчас все переворачивалось с ног на голову, разрушая наши жизни до основания. Пусть бы выговорилась, накричала, ударила. Однозначно мне стало бы легче переносить ее гнев и продолжать обвинять во всем себя, чем ощущать отвращение жены.

— Я люблю тебя. Ты единственное, что у меня есть, — я сказал ей правду.

— Только не начинай, — шмыгая носом, окатила неприятным холодом Линда. — Твои «песни» о любви уже порядком надоели. Ты сам не знаешь, кого любишь и чего хочешь: меня или свои тетради с бессмысленными фразами. И твое бесконечное молчание, Бьорн, оно убивает. Разве я не заслуживаю знать правду? Боже!

Ее всхлипывания разрывали мне сердце.

— Ты даже сейчас молчишь и ничего не можешь сказать в ответ!

Потому что слова здесь были бессильны.

Каждое ее слово ранило, движения тела отталкивали, выражение лица еще никогда не было таким одновременно колким и в то же время безразличным. А ведь когда-то оно сверкало счастьем и желанием быть любимой. Сейчас вид Линды кричал о другом — как бы я не гнал эту навязчивую идею прочь, жалеть меня она не собиралась.

Глубоко дыша, стараясь не рухнуть перед ней и не показать свою слабость, двумя шагами я оказался рядом, чтобы прижать к себе хрупкое рыдающее тело. Большего и не надо было. Глядишь, она поняла бы все и без слов.

Но пол ушел из-под ног, шум пронзительно зазвенел в ушах, и зрение затянуло пеленой, когда, не дождавшись от меня ответа, Линда шарахнулась в сторону и бросилась бежать прочь из комнаты. Звук ее босых ступней, решительно сбегающих по ступенькам вниз, замер где-то в холле. Единственное, что я продолжал слышать — сумасшедшее биение своего сердца.

— В последнее время я постоянно одна, даже, когда ты рядом, — прозвучало из ее уст тихим укором, пока я следовал за ней.

Немного успокоившись, Линда стояла в одной сорочке, с растрепанными волосами и тихонько плакала, прикрывая рот рукой. Она боролась со своим желанием покинуть этот дом немедля.

Я был не в состоянии выдержать все это. Мы до сих пор нуждались друг в друге, а вели себя с точностью наоборот. Какого черта?!

— Иди ко мне, — я сделал осторожный шаг, и она прижалась всем телом.

Я позволял мокнуть своей футболке от женских слез. Все, на что был способен — это крепко держать жену и не дать ей уйти.

— Прости меня.

— Скажи, что ты поправишься, — шептала она, уткнувшись в мою грудь. — Тебе станет лучше.

Наконец-то, страх заставил ее ощутить вкус потери.

— Мне назначили курс лечения в одной из лучших клиник, — легонько отстранил ее от себя и вытер большими пальцами обеих рук мокрые дорожки от слез на щеках.

— Мы все оплатим, сколько бы нам это ни стоило, — успокаивающе поглаживала руками мои плечи, когда сама нуждалась в этом не меньше.

Ее обеспокоенность вызвала улыбку на моих губах, и после всего, долгожданное облегчение распространилось по венам.

Она все еще любила меня.

— Скажи мне, — никак не мог понять одного, — почему ты только что хотела сбежать?

— Я испугалась, — голубые глаза с нескрываемым страхом смотрели в мои, и пальцы вцепились в ткань футболки так сильно, как будто боялась, что я мог исчезнуть. — Мне стало страшно, Бьорн. Мне так страшно.

— Не бойся, — обняв крепче жену, я не нашел для убеждения ничего лучшего. — Все будет хорошо.

Прошлая ночь для них была особенной.