Звон прекратился так же внезапно, как и начался. Кони утихли и поднялись на ноги, за исключением одной только лошади. Один из воинов двинулся было сквозь грязь за факелом, но Уэлгрин приказал ему вернуться.

— Еще не все, — негромко предупредил он. — Рэндал?

Уэлгрин нагнулся к окошку, ожидая увидеть там совершающего магические пассы веснушчатого кудесника, но вместо этого уперся подбородком в шлем Рэндала.

— Неужели ты ничего не можешь сделать со своей Сферой? Ты хотя бы попытался защитить нас?

— Я сожалею, но у меня нет Сферы, — медленно ответил ему маг. — Да мы и не собирались перевозить ее или детей.

Уэлгрин ухватился за шлем и рывком поднял кудесника на ноги.

— Там кто-то есть, за нами наверняка наблюдают из поместья.

— Естественно, — вздохнул, высвобождаясь, Рэндал. — Но никакой магии.

— Так что же случилось? Неужели лошади сами по себе поддались панике, а быки надумали поваляться в грязи? И что, я сам вообразил пчелиный улей у себя в голове?

— Никто не говорит об этом, — донесся из темноты знакомый голос Молина. — Мы знаем о случившемся не более, чем ты. — Спрыгнув с лошади, жрец передал поводья одному из пяти всадников, сопровождавших его от поместья.

Пожалуй, в первый раз Уэлгрин не почувствовал облегчения от слов своего патрона. Его люди подверглись таинственной опасности, и вдобавок ко всему он потерял хорошую лошадь, которую будет теперь не так-то просто заменить. Поток жалоб и разного рода мыслей уже готов был пролиться на его спутников, как вдруг за деревьями заплясал неясный огонек.

— Страт? — крикнул Уэлгрин.

За шелестом моросящего дождя ответа он не услышал. Схватившись за мечи, воины молча ждали, пока жеребец подъедет к карете. В свете факелов показалось угрюмое лицо Страта.

— Хаут.

— Что?

— Хаут, — повторил Страт, швыряя на козлы клочок темной материи. — И кто-то еще, может, Мория, а может, нежить.

— Хаут? — высунул голову Рэндал. — Не может быть, ведь на нем знак Ишад. Я узнал бы…

— Я узнал его раньше тебя, — прервал того Страт, и его мнение никто не собирался оспаривать.

— Значит, Ишад? — нервно спросил Молин. Хотя некромантка и считалась меньшей по калибру ведьмой, но и она представляла собой такую силу, с которой не мог не считаться ни один человек, за исключением Стратона.

— Нет, Хаут. Это ему нужна Сфера, он желает стать Роксаной, Дэтеном или еще каким-нибудь проклятым чародеем. Можно увести нисийца от Стены Чародеев, но вытравить предательство из его крови нельзя.

Страт замолчал, а Молин ненадолго задумался.

— По крайней мере, это не Роксана. Темпус будет рад услышать это.

Начали появляться и другие группы, назначенные Темпусом для охраны кареты. Подъехал Крит с полудюжиной пасынков, которые или слышали обвинения Страта, или не испытывали желания встречаться взглядом со своим командиром. Сзади показался Третий отряд, по крайней мере, значительная его часть. Что бы ни думал Темпус по поводу этой операции, он позаботился о том, чтобы недостатка в людях не ощущалось.

— Полагаю, мы выяснили то, что хотели узнать, — заметил Молин, не забирая бразды правления у Страта, Крита и Уэлгрина, но лишив их необходимости решать, кто же здесь главный. — Рэндал, садись на лошадь, мы отправляемся во дворец. Там наверняка захотят узнать, что произошло. Стратон, тебе, пожалуй, следует присоединиться к нам, а остальные пасынки пускай помогут солдатам развернуть и препроводить во дворец карету. Что же касается вас, — кивнул жрец Криту и Уэлгрину, — решайте сами, понадобится ли вам помощь Третьего отряда. В дворцовых казармах воинов уже ждут бренди и жареное мясо, так что проследите, чтобы все участники операции, будь то солдаты или наемники, получили свою долю.

Молин подождал, пока Рэндал не уселся на приземистого конька, и лишь после этого двинул своего солового жеребца в сторону от собравшихся у повозки солдат. Крит отправился переговорить с Третьим отрядом, а Уэлгрин, к своему удивлению, обнаружил, что способен заставить быков развернуть карету. Несколько всадников из наемников отделились от отряда и поехали вслед за Стратом и Уэлгрином, в то время как остальные отправились обратно по Главной Дороге к местам своей дислокации в Низовье и рядом с Базаром.

Молин придержал солового, чтобы кавалькада уехала вперед. Все всадники были ранканцы, преданные тем или иным образом императору или оставшимся жрецам Вашанки, с которыми он больше не мог водить дружбу. Жрецу и так было неуютно с ними, а в данном случае воинов было слишком много.

Всадники уже отъехали от кареты на значительное расстояние, как вдруг Молин почувствовал первый всплеск божественного любопытства. Над горизонтом засверкали кроваво-красные зарницы, земля под копытами лошади содрогнулась, увлекая жреца от остальных. Несмотря на то, что он вымок до нитки, Молин почувствовал, как холодный неприятный пот проступил на лбу и потек струйками вниз по телу, к внезапно онемевшим коленям.

Буреносец.

Собрав в кулак всю свою волю и решимость, Молин медленно пошевелил пальцами ног, пытаясь пришпорить коня. Только не здесь, только не на этом насквозь пропитанном водой поле, где кругом люди Темпуса. Сердце жреца отчаянно билось, и он слышал, но не чувствовал, как болтающиеся поводья хлещут его по ботфортам.

Шаг, еще шаг. Самое долгое путешествие начинается с одного…

Красные зарницы уже достигли зенита. Молин ощутил, как замер в горле крик, когда бог потянулся, извлекая его разум и душу из тела.

— Буреносец, — только и смог вымолвить он, почти безгласный в этой бесформенной и грубой вселенной, где суждено ему было встретиться с могущественным Богом Бури.

— Ты дрожишь передо мной, маленький смертный? Рев шел со всех сторон, и Молин прекрасно знал, что он может быть еще более болезненным и громким.

— Только лишенный разума смертный не задрожит перед тобой, Буреносец.

— Лишенный разума смертный, ищущий, как бы обмануть меня? У меня нет времени тратить его на поиск глупых смертных.

В этой божественной вселенной, а может, внутри самого бога не было места тайным мыслям или словесной эквилибристике. Здесь царили лишь пустота да первородная, неоформленная власть самого Буреносца.

— Ты озабочен суждениями неверных мне. Тебе известно, что в сравнении со мной все боги бури не более чем тени, — так же, как и Вашанка был тенью, которую я обратил в ничто, так же, как и илсигский бог был тенью, про которую я забыл, и тот, кого они именуют «Отцом Энлилем», есть тень, которая никогда не падет на Санктуарий.

— Я не знал этого, Буреносец.

— Они знают это теперь! — Вселенная содрогалась от раскатов его голоса. — Я Бог Санктуария. До тех пор, пока дети не заявят свое право рождения, я их страж и страж Санктуария.