Разумеется, оба вождя были виновны в массовых убийствах, но при этом Гитлер пользовался методами харизматичного лидерства, а Сталин — нет. Гитлер, как мы видим на примере совещания 5 ноября, пытался убедить своих военачальников разделить его точку зрения, в то время как Сталин предпочитал запугивать своих генералов и требовал молчаливого согласия. Гитлер знал, что через несколько лет ему понадобятся вооруженные силы для жестокой захватнической войны. У Сталина не было таких грандиозных планов. Его главной целью было не стать жертвой военного заговора и не допустить очередной революции, которая бы свергла его самого. Сталин, как и Гитлер, увлекался историей и хорошо помнил о том, что генерал Наполеон свергнул вождей Французской революции (советский лидер даже называл Тухачевского «наполеончиком»‹9›). К тому же совсем незадолго до этого он стал свидетелем того, как легко Франко смог поднять восстание против Испанской республики в 1936 году‹10›.

В Германии же, где еще не боялись ни арестов, ни нацистских пыток, Людвиг Бек, начальник Генерального штаба сухопутных войск, присоединился к тем, кто был не согласен с идеями Гитлера, высказанными на совещании 5 ноября. Бек, в отличие от Гитлера предпочитавший изложить свои мысли на бумаге, подверг разгромной критике рассуждения своего Верховного главнокомандующего и даже зашел настолько далеко, что поставил под сомнения краеугольную идею всей политики — идею «жизненного пространства». И хотя он признавал, что народы, вовлеченные в систему международной торговли, не являются «независимыми», он тем не менее считал, что «вывод о том, что единственным путем вперед является захват большего жизненного пространства, мне кажется мало продуманным»‹11›.

Но даже после скандала с Бломбергом и Фричем Бек все еще не верил в то, что Гитлер может оказаться непорядочным человеком. Генерал Кейтель намеренно не сообщал Беку о плане Гитлера назначить нового главнокомандующего, хотя дело против Фрича еще не было рассмотрено военным судом. В ходе конфиденциального разговора Кейтель поинтересовался у генерала Вальтера фон Браухича, готов ли тот возглавить армию — но только при условии, что он будет поддерживать структурные изменения, предложенные Гитлером, и обещает увеличить симпатию к нацистам со стороны армии.

Когда Бек обо всем узнал, он даже обращался за помощью к генералу Герду фон Рундштедту, который пользовался большим уважением среди военных, в надежде, что тот сумеет убедить Гитлера изменить свое мнение, но это оказалось бесполезно. Гитлер уже принял окончательное решение. Вся верхушка вермахта была реструктурирована. Гитлер стал главнокомандующим всех вооруженных сил, а Кейтель — его подобострастным помощником. Генерал фон Браухич, относившийся к нацистам гораздо более благосклонно, чем Фрич, стал главнокомандующим сухопутными войсками. Таким образом, Гитлер получил то, что хотел. Но генералы Кейтель и Браухич, по-своему, тоже достигли желаемого. Кейтель занял должность, о которой ранее не мог и мечтать (в свое время Бломберг уничижительно отзывался о Кейтеле в беседах с Гитлером, говоря, что тот просто «управляет его конторой»‹12›), а Браухич, сменив Фрича, одним махом обошел сразу нескольких своих соперников. Личные амбиции, а не глубокая преданность Гитлеру, стали для них главной мотивацией. Тем не менее Гитлер понимал, что оба генерала были более восприимчивы к его харизматическим качествам, чем Фрич. Браухич, в частности, был в восторге от Гитлера и часто в его присутствии лишался дара речи. «Прошу вас, не злитесь на меня, — говорил он впоследствии генералу Гальдеру. — Я знаю, вы недовольны мной. Но, когда я сталкиваюсь с этим человеком, я словно задыхаюсь, и я не могу выдавить из себя ни слова»‹13›. К тому же Браухич в буквальном смысле был в долгу перед Гитлером, поскольку вскоре после своего назначения получил 250 тысяч рейхсмарок на то, чтобы развестись с супругой и жениться на любовнице, фанатичной нацистке.

Людвиг Бек, начальник Генштаба сухопутных войск, был возмущен тем, как обошлись с Фричем, но по-прежнему недооценивал участие Гитлера в этом конфликте. Будучи невосприимчив к харизме Гитлера, Бек покорно подчинялся ему как главе государства, оставляя при этом за собой право обсуждать его решения. Тем не менее после отставки Фрича Бек постепенно приходит к мнению о том, что Гитлеру не стоит доверять. После совещания 5 февраля 1938 года Бек заявил своим коллегам, что Гитлер не сдержал данного ему слова. Гитлер обещал, что будет консультироваться с ним по всем вопросам предполагаемой реструктуризации армии, и ни разу этого не сделал. Коллеги Бека назвали его «дураком», который все еще верит обещаниям Гитлера, и поинтересовались: «Как долго вы еще собираетесь поддаваться на его уловки?»‹14›

Дело Фрича, таким образом, стало поворотным пунктом в истории вождизма Гитлера, моментом, когда у приверженцев традиций вроде Бека наконец открылись глаза на истинный характер и личность главы их государства. Для таких старых солдат, как Бек, «слово чести» было священной клятвой. Гитлер же не только нарушил данное Беку слово относительно консультаций с ним в случае перестановок в командовании. Он отказался верить честному слову фон Фрича, который клялся, что обвинения его в гомосексуализме — фальшивка. А ведь Фрич был не простым офицером, а главой офицерского корпуса, и «слово чести» было для него превыше всего. «Я знал его [Фрича] очень хорошо, — говорит граф Иоганн-Адольф Кильмансегг. — Он был крестным одного из моих сыновей, то есть между нами были простые человеческие отношения. Фрич был консервативным прусским офицером, хорошего происхождения — в самом высоком смысле этого слова… У пруссаков есть много отличных качеств, и Фрич обладал ими всеми». Более того, по убеждению Кильмансегга «Фрич был последним, кто еще мог противостоять Гитлеру, армия в целом была единственным организмом, который мог еще хоть что-нибудь сделать (против власти нацистов)»‹15›.

Бек берется помогать Фричу защищаться от обвинений в гомосексуализме на предстоящем военном суде. Бек все еще верил, что такие вопросы нужно решать «достойным способом», как в старые времена. Казалось, дело Фрича набирает правильный оборот, поскольку его коллеги, расследовавшие это дело, выяснили, что младший офицер, капитан фон Фриш, состоял в сексуальных отношениях с человеком, который теперь обвинял Фрича. Это могло послужить не только доказательством невиновности командующего сухопутными войсками, но возможным объяснением всего эпизода. Возможно, инцидент был простой ошибкой, путаницей в фамилиях: Фрич — Фриш. Бек теперь надеялся на восстановление доброго имени Фрича.

Однако совсем другие события потребовали внимания Гитлера. В момент, когда началось официальное расследование дела Фрича, наступил переломный момент во внешней политике Германии. 10 марта 1938 года Бека и его помощника фон Манштейна пригласили на встречу с Гитлером, на которой им сообщили о необходимости немедленного ввода войск в Австрию.

Гитлер с юности мечтал об аншлюсе (объединении) Германии и Австрии, и австрийские нацисты проводили агитацию за подобное слияние уже много лет. Вопрос был поставлен ребром после того, как канцлер Австрии Курт Шушниг решил провести 13 марта референдум по вопросу объединения с Германией.

Гитлер решил не давать австрийцам возможности принять участие в референдуме Шушнига. Но в ответ на требование Гитлера приступить к военным действиям против Австрии Бек выразил серьезное беспокойство. Главным образом его волновала международная реакция на вторжение. В конце концов — и только после того, как Гитлер ясно дал понять, что окончательно решил вторгнуться на территорию Австрии, — Бек был вынужден, хоть и весьма неохотно, приступить к реализации планов фюрера.