По сути, единственный человек, которому все здесь подвластно – царь и бог в магазине, – это Зинаида Степановна. Вот уж ей точно не может быть безразличным то, что творится в подсобках за ее широкой спиной! Только она может изменить ситуацию, а заодно и взять Глеба под свою защиту. Лучше всего, если директор согласится перевести его в торговый зал: с той самой минуты, как он переступит порог ее кабинета, находиться среди грузчиков будет небезопасно. Мало ли бывает несчастных случаев на производстве! Например, уронил себе на ногу паллету – и все, перелом. Поскользнулся с ящиком в руках, неудачно упал. Да мало ли что!

Зато в зале он будет на виду: люди вокруг, покупатели. Матвей не посмеет ничего предпринять.

Чем дольше Глеб думал о Зинаиде Степановне, тем больше убеждался – идти нужно к ней. Будь сам он директором, уволил бы сразу всю шайку! О чем размышлять? И, насколько он слышал, за дело их директор болеет, хочет, чтобы супермаркет ее был образцовым. Вот и нужно использовать честолюбивые стремления.

Нетерпеливое возбуждение охватило Глеба. Какой смысл тянуть? Не сможет он смотреть в глаза этим людям, которых считает преступниками: все равно чем-нибудь себя выдаст. И тогда уж точно «конец», как говорит Степан.

Глеб решительно поднялся из-за стола и отправился в административное крыло: к кабинету директора.

Дверь в ее комнату была приоткрыта, и Глеб заглянул внутрь. Зинаида Степановна – дородная блондинка лет пятидесяти, с высоко взбитой прической – сидела за столом и сосредоточенно перебирала документы, то и дело заглядывая в монитор компьютера. Весь ее кабинет был завален образцами продукции, елочными игрушками и разноцветным «дождиком», которым несколько недель назад украшали торговый зал к Новому году. Глеб постучал по косяку.

– Да, Вера, – пробасила Зинаида Степановна, – заходи! Как там у нас с отчетностью?

Глеб молча вошел и встал у двери. Не подняв на него глаз, директриса продолжала разговаривать с бухгалтером супермаркета.

– Чего молчишь? Времени нет…

Она осеклась, увидев у своих дверей молодого грузчика в спецовке. Уголки ее губ моментально сползли вниз.

– Ты как сюда попал? – грубо спросила она.

Первый раз за все время работы Зинаида Степановна заговорила с ним и почему-то сразу на «ты». Понятно, что такое обращение, без церемоний, было принято среди грузчиков, но директор всего супермаркета – это же совершенно другой уровень!

– Мне нужно с вами поговорить, – Глеб сделал ударение на слове «вы» и постарался говорить на тон ниже, – это очень серьезно.

– Сейчас некогда, – Зинаида Степановна бросила торопливый взгляд на часы, – после праздников приходи.

– Я не уверен, – голос Глеба от волнения дрогнул, и парень, не спрашивая разрешения, прикрыл за своей спиной дверь, – что за праздники весь товар налево не продадут.

– Что?! – ее белесые брови возмущенно вползли на лоб.

– Я только что видел.

– Садись, – она наконец сосредоточила на нем все внимание, – и рассказывай.

Глеб подошел к директорскому столу, заваленному бумагами, и опустился в приставленное к нему сбоку кресло для посетителей. Он моментально провалился так глубоко, что его глаза оказались на уровне груди Зинаиды Степановны. Чтобы заглянуть ей в лицо, приходилось сильно задирать голову. Положение было не только неудобным, но и досадным. Прекрасно понимая, зачем начальнице нужен был этот прием в общении с подчиненными, Глеб все равно растерялся. Одно дело знать незамысловатые психологические приемы, и совсем другое – сталкиваться с ними в реальности.

Вопреки собственным ожиданиям, рассказ его получился скомканным и невнятным.

Да, он видел, как Матвей и Петрович вынесли из магазина три коробки виски и загрузили в «газель». Глеб сразу понял, что никто им такого распоряжения не давал. Откуда он знает? Так ему показалось. Нет, как с ними рассчитывался водитель «газели», Глеб не видел – наверное, не успел: его схватил Семен и отволок за угол. Как это, какие у него доказательства? Сотрудники магазина выносят коробки, ставят человека…

– Я так понимаю, никаких доказательств нет, – Зинаида Семеновна смотрела Глебу прямо в глаза.

И что-то с ее взглядом было не так – словно она держалась из последних сил.

– Есть! – он не понимал, что с ней происходит. – Я уверен, это не в первый раз!

– Глеб, – она только сейчас обратилась к нему по имени, – прямых доказательств нет!

Он заметил, что руки ее дрожат. Начальственное выражение лица сменилось растерянностью.

– Но вы будете разбираться? – Глеб уже и сам был на грани. – Нужно проверить, посмотреть, что в документах!

– Я сама решу, что с этим делать, – она сверкнула глазами и внезапно перешла на «вы», – идите! Работайте!

Глеб безвольно встал, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Отчего-то он был уверен в одном: делать она ничего не станет. Но почему? Почему?!

До вечера день тянулся невыносимо медленно. Страхи с наступлением темноты подползали все ближе. В каждом взгляде людей, с которыми он работал, Глеб видел угрозу. Ему и раньше никто не стремился помочь, а сегодня ситуация дошла до предела: в него швыряли мешками, даже не посмотрев, готов он поймать или нет, ему спихивали на руки деревянные ящики, не дождавшись, когда он наденет перчатки, его толкали, когда он оказывался на пути, и подгоняли пинками.

А посреди ночи, в перерыве между прибытием фур, Матвей вывел его на улицу. И никто, ни один человек не сделал попытки его остановить. Только Петрович стыдливо отвел глаза.

– Ну, что, гнида, – Матвей развернул Глеба к себе лицом и схватил за грудки, – допрыгался?!

Глеб промолчал в ответ. Колени его подкашивались, и он понимал, что, если произнесет сейчас хоть слово, голос его будет дрожать. Он этого не хотел.

– Думал, умнее всех?! – Матвей тряхнул его, глядя с лютой ненавистью, от которой кровь стыла в жилах. – Ты думал, пожалуешься Зинке и будешь ходить в королях?! А она моя баба, понял? С руки ест. Хотел все испортить? Ур-р-род!

Матвей сделал одно неуловимое движение, и Глеб, согнувшись пополам, отлетел в сторону. Боль охватила все тело. Он попытался подняться на четвереньки и не смог – внутренности словно раздирало на части. Матвей шагнул вперед, но потом резко остановился: плюнул с досады и вошел в служебную дверь. Глеб так и остался лежать в снегу, не в состоянии распрямиться. Только когда боль чуть притупилась, он почувствовал, что губы у него стали горячими и мокрыми, а лицо – особенно нос – невыносимо саднит. Он обвел губы пересохшим языком и ощутил вкус крови.

На улице вовсю разгулялась метель. Ветер выл тоскливо и страшно – так, словно настроение было у них с Сергеем одно на двоих. Директор подошел к окну и взглянул с высоты пятнадцатого этажа своего офиса на Москву. Огни фонарей и машин расплывались под неугомонным кружением снега. Он плотно закрыл створку, чтобы заунывное вытье стало тише.