Одоевский откланялся и вышел.

– Что вы все за люди? – выскочил из-за стола Яков Куденетович. – Нечего сказать – поговорили! Кланяюсь вам всем и тебе кланяюсь, мудрейший Федор Иванович.

– Верно, пора вам домой, – улыбнулся кротко наитайнейший. – Пора! Пироги уже, чай, к обеду приготовленные, стынут.

Бояре поднялись из-за стола, покрестились на иконы, и тут в дверь постучали, а постучав, открыли. Вошел поручик полка иноземного строя Андрей Лазорев.

– Нет ли среди вас боярина Василия Петровича Шереметева? – спросил поручик.

– Я Василий Петрович, – сказал Шереметев, – тревожено поглядывая на бояр.

– Вот тебе указ великого государя. Ехать тебе, боярин, в Большой полк товарищем боярина Никиты Ивановича Одоевского.

– Поди-ка меду выпей! – пригласил поручика Федор Иванович Шереметев.

– Это мы с охотой! – Лазорев подошел к столу, поискал пустую чару, налил меду, выпил. – Добрый мед! Благодарствую.

Поклонился, повернулся и вышел. Бояре молча глядели на закрывшуюся дверь.

2

Борис Иванович Морозов, прижимая ладони к груди, стоял возле своего приказного стола. Кротко улыбаясь, склонил голову набок. Перед ним судья Пушкарского приказа окольничий Петр Тихонович Траханиотов клал поклоны – поклон за поклоном.

На двадцать восьмом поклоне отворилась дверь, и в комнату вошел, но тотчас, при виде кланяющегося человека, остановился Глеб Иванович, младший брат Бориса Ивановича.

– Глебушка! – всплеснул руками Борис Иванович и кинулся поднимать с полу Траханиотова. – Петр Тихонович, спасибо тебе, дружочек! Верю тебе, люблю тебя! Глебушка прибыл. Глеб Иванович!

Старший Морозов подбежал к Глебу, обнял, поцеловал.

– Соскучился по тебе! – И шепнул: – Ведь один я тут без тебя. Совсем один.

– Позволь и тебя приветствовать, боярин Глеб Иванович, как великого человека и как брата света нашего Бориса Ивановича.

Петр Тихонович истово пал на колени и положил первый поклон.

– Спасибо тебе, Петр Тихонович! – сказал Глеб Иванович. – Позволь и мне тебе поклониться.

– Смилуйся! Сначала я! И как брату твоему старшему, на радость встречи, положу те же тридцать поклонов.

Братья смотрели, как дородный, осанистый человек встает и падает перед ними на колени, тянется бородой к их сафьяновым сапогам.

– Каждый день кланяться ездит, – сообщил Борис Иванович. – Гоеударю добро послужил, а государь расщедрился и в окольничьи его произвел, в судьи Пушкарского приказа поставил.

– Я… знаю, Петр… Тихонович верный и добрый слуга царю! – отирая слезы, выговорил со всхлипами Глеб Иванович: тоже растрогался.

– Пошел я, – сказал Петр Тихонович, отсчитав тридцать поклонов.

– Пушки все поставил Одоевскому? – спросил Борис Иванович.

– Благодетель мой, да как же не все! Ты мне доверяешь, я стараюсь. Две пушки сверх запрошенного Большому полку поставили.

– Спасибо. Доложу государю, что стараешься. Только молю тебя, Петр Тихонович, больше не приезжай на поклоны… Хочешь постараться для меня, так лучше казну в приказе держи так, чтоб не скудела.

– Все исполню, светы мои! – Петр Тихонович поцеловал руки у братьев и удалился.

Братья сели друг против друга.

– Лицо-то у тебя хорошее какое! – улыбаясь, сказал Борис. – Румянец как у молодого. И седины-то поубавилось. Чуть-чуть вон в бороде. И глаза молодые.

– Спасибо, брат! – Глеб опустил глаза, попридержал нежданный вздох.

– Что? Не понравился я тебе?

– Не понравился. Серый, седой. Да кто ж тебя так измучил-то?.. Боря, да плюнь ты на все это. Что, у нас земли мало, работников мало? Чего у нас мало?

– Ох, не надо, Глеб! Кто пригубил из ковша, на котором начертано «власть», тот человек пропащий. От вина можно отстать, и о женщинах можно забыть, не забудешь сам – старость поможет, а от жажды властвовать даже смертный одр не защитит. Ты меня не осуждай, брат. Я же тебя не осуждаю, что в мой решительный час ты уехал в дальний монастырь от земной суеты прочь. Хочешь приказ? Любой приказ, тебе отдам. He хочешь… А это значит, что я добавлю к своей серости и к своим сединам, потому что придется взять в руки еще один приказ, да один ли?.. Эх, Глебушка! Если я и захочу все бросить, так такие, как Петр Тихонович, не позволят. Они к власти пришли, к делу, к богатству, к царю в дом. Через меня пришли. Я – за дверь, а их – метлой. В тот же миг, как я ногу над порогом занесу, уходя. Кто на мое место глядит, известно. Эти не дадут нам дожить спокойно. Да ведь и в силе я, Глебушка. Разгребу старые конюшни – мне и полегчает. А ты мне все ж помоги. Будь при государе, пока я при делах. Алеша к людям прилипчивый. Как бы не проглядеть кого… Глаз не спускай с Никона, архимандрита Новоспасского монастыря. Настырный детина. Алеша ему уже в рот смотрит. – Борис Иванович всплеснул руками. – Все говорю и говорю. Расскажи, как помолился, как в Кириллове. Хорошо ведь там. Небо, свинцовая вода, простор суровый, дивный.

– Там хорошо, – сказал Глеб. – Пост держал. Со схимником говорил. Затворился один в пещере, простой мужик, а ума на всю Думу государеву хватило бы.

– Я того и хочу! – воскликнул Борис Иванович. – Кто Россией правил испокон веку? Родовитейшие. А что им, Рюриковичам, от рода их высокого перепало-то? Весь ум в веках порастрясли, ну а дури накопили – матушки! И такая дурь и сякая, большая и великая, малая и малюсенькая. Править царством должны люди, к правлению способные. Ты ведь подумай, сколько всего нужно мыслью объять!

И, словно подтверждая слова правителя, кланяясь, появились в дверях думный дьяк Назарий Чистый, а с ним думный дворянин Ждан Кондырев.

– Пойду я, – сказал Глеб Иванович. – Вечером к тебе приеду.

– Нет, Глеб Иванович, послушай. Ты в Думе сидишь, а от дел поотстал.

Щегольнуть хотелось перед братом.

Задумал Борис Иванович покончить с крымскими разбойниками. Большой полк ушел под Белгород и Ливны. В Астрахань поехал воевода Семен Пожарский. В Воронеж посылал Борис Иванович Кондырева, наказ ему был сказан строго и четко:

– Великий государь Алексей Михайлович повелел тебе, – Борис Иванович, произнося имя царя, встал, – повелел тебе набрать три тысячи войска из охочих вольных людей. С этими людьми, как придет грамота государя, пойдешь на Крым помогать воеводе Пожарскому. Денег тебе государь дает пятнадцать тысяч рублей серебром. Припасы и оружие для войска получишь у воронежского воеводы. Каждому поверстанному выдашь по пять рублей. В помощь тебе, в товарищи, государь дает поручика Лазорева. Да только как наберете хотя бы и полвойска, ты его отпусти. Пойдет он в Царьград проведать, что замышляет турецкий султан Ибрагим.

– Кланяюсь тебе, ближний боярин Борис Иванович, – прогудел могучий Ждан Кондырев. – Надоумь меня, безмозглого, – не мало ли будет трех тысяч против крымского хана?