То, что оба они были голыми, ее, похоже, нисколько не смущало. Она брала инициативу в свои руки — и не только тогда, когда имела дело с робким и уродливым толстяком, который в тридцать два года все еще оставался девственником. Теоретически он знал, что в каждой женщине сидит мать — одновременно заботливая и деспотичная, а пропорция того и другого изменяется в зависимости от обстоятельств. Сейчас она инстинктивно выбрала правильную линию поведения, и ему уже было не так трудно признать свою беспомощность.

— Боюсь, что от меня будет мало толку. Без очков я очень плохо вижу.

— А ты не бойся. — С наблюдательностью у нее все было в порядке. Она сбросила матрас на пол, прикрыв им осколки разбитой лампы. — Иди за мной, только мебель не ломай.

* * *

Четырехгранная дубинка, которая могла легко проломить Первому башку, опустилась. Третий ухмыльнулся. Это была самоуверенная ухмылка победителя, решившего, что в данном случае сражаться не с кем.

Первый привык к тому, что его не принимают всерьез. Его это нисколько не задевало, а порой, если дело все же доходило до потасовки, давало определенное преимущество. Законы улиц, на которых он проводил большую часть времени, мало чем отличались от закона джунглей.

Относительно «Тарзана» у него не возникло сомнений в том, что парень опасен. Знакомая порода. Такие понимают только один аргумент — силу, а силой Первый давно не мог похвастаться. Да и в лучшие свои годы он бы вряд ли явился серьезным соперником для этой боевой машины. Оставалось руководствоваться старым правилом: «Ситуация всегда немного хуже, чем кажется».

Когда непосредственная угроза миновала, Первый бросил взгляд мимо «Тарзана» и увидел то, что вселило в него еще большую тоску. Коридор. Двери с цифрами. Значит, гостиница. Черта с два тут разживешься дармовой выпивкой. Этот качок наверняка не пьет. Где бы найти единоверца?..

Два голых мужика в незнакомом месте, без денег и без документов, — это уже смахивало на плохую комедию. Или на начало анекдота, концовка которого пока не придумана. И кто будет смеяться последним, если вообще будет смеяться?

Третий втолкнул мужика, в котором сразу признал алкоголика, в номер и прикрыл дверь, оставив сантиметровую щель. Затем тихо, но внятно спросил:

— Кого-нибудь еще видел?

Первый мотнул головой. Следовало отдать парню должное — тот не стал задавать идиотских вопросов вроде «Что ты здесь делаешь?». Обсуждать случившееся он явно не собирался. Достаточно было сопоставить некоторые факты, чтобы понять: они оба оказались в роли лабораторных мышей.

Но дело обстояло гораздо хуже.

* * *

Коридор никуда не вел. Третьему и Первому не понадобилось много времени, чтобы это выяснить. Если из мышеловки существовал выход (а другой вариант пока не рассматривался), то он должен был находиться в одном из номеров. Поэтому оба, не тратя времени на пустую болтовню, отправились на поиски — но побудительные мотивы у них были совершенно разные. Первому отчаянно хотелось напиться — желательно до беспробудного состояния, гарантирующего длительное расставание с реальностью. У Третьего с мотивацией дело обстояло иначе. Любое положение, хозяином которого он себя не чувствовал, требовало немедленного исправления. Он презирал алкашей, но этот неплохо сохранился и еще мог на что-нибудь сгодиться. Мужик не путался под ногами, не ныл и не задавал лишних вопросов. Он вообще не задавал вопросов, словно уже давно нашел на дне стакана универсальный ответ. Да и перегаром от него несло не так уж сильно.

Номер второй оказался пустым. Пока Третий не включил свет, в помещении было темно, а в остальном оно мало чем отличалось от номера третьего. Картина на стене изображала розовые пузыри, парящие в зеленовато-синей мгле. Но то, что планировка номеров была совершенно одинакова, наводило Первого на нехорошие мысли. Он не спешил делиться ими со своим новообретенным напарником, хотя и понимал, что, если дело дойдет до схватки с теми, кто запер их здесь, этот здоровяк будет незаменим. А Третий продолжал двигаться с настойчивой устремленностью, придерживаясь при этом заранее намеченной схемы.

В номере четвертом горели две лампы. Кровать была пуста, но, судя по кривой ухмылке на лице Третьего, это отнюдь не убедило его в отсутствии «постояльца». Наоборот, он сделался еще более настороженным. Приложив палец к губам, он показал Первому на дверь туалета, а сам заглянул в ванную. В обоих помещениях никого не оказалось.

Вернувшись в комнату, Третий стремительным движением опустился на одно колено и заглянул под кровать. И снова на его физиономии появилась ухмылка, не обещавшая ничего хорошего. Первый сомневался, что этот хищник вообще умеет улыбаться иначе.

— Сама вылезешь или помочь? — спросил Третий.

В ответ раздались только сдавленные всхлипы.

Тогда Третий подошел к кровати, одной рукой приподнял изножье и сдвинул кровать в сторону.

При виде бледного девичьего тела, свернувшегося в позе зародыша, в глазах Третьего загорелся специфический огонек. Первому это очень не понравилось. Похоть, насилие, подавление, смерть. Как ни переставляй эти четыре слова, они остаются тенями одного всеобъемлющего — «власти».

Третий положил дубинку на пол, схватил девушку за волосы и заставил ее отнять руки от лица. Это было испуганное и заплаканное, но тем не менее миловидное и очень юное лицо, еще покрытое детским пушком. Затравленное выражение появилось на нем совсем недавно — девушка словно не успела еще привыкнуть к новой маске.

— Не реви! — рявкнул Третий. — Никогда голого мужика не видела?

— Конечно, не видела, — вставил Первый. — Разве не ясно?

Третий повернулся к нему и смерил долгим взглядом. В конце концов Первый отвел глаза. Он вспомнил какой-то фильм о гориллах, где говорилось о том, что не следует смотреть в упор на доминирующего самца. Если, конечно, ты сам не претендуешь на это место.

— Не мешай нам знакомиться, папаша, — процедил Третий. И продолжил безо всякого смыслового перехода: — Да, толку от этой куклы будет мало. Одна обуза. Пошли дальше.

— Может, возьмем ее с собой?

— А куда она денется? Потом за ней вернемся. — Третий подмигнул Первому. — Целки сейчас в цене.

Когда они выходили из четвертого номера, девчонка все еще рыдала. Оглянувшись, Первый поймал ее взгляд. В нем было многое: стыд, отчаяние, растерянность. Ему показалось, что он бросает парализованного ребенка на железнодорожных путях.

* * *

Всего за пару минут до того, как Третий и Первый снова появились в коридоре, Шестой и Восьмая застыли, прижавшись к стене между «своими» номерами. Восьмая резко остановилась, заметив, что приоткрылась дверь седьмого номера, а Шестой ткнулся лицом в ее плечо. И так уж получилось, что одновременно он влип животом в ее ягодицы. Это были классные твердые ягодицы, об осязании которых он мог раньше только мечтать, имея в качестве возбудителя и наглядного пособия порносайты. Локоть Восьмой врезался ему в грудь, и он поспешно отодвинулся, так и не поняв, сделала она это машинально или намеренно.