Но ее обожаемый внук давно был мужчиной, гордым лакотским вождем, почитаемым всем племенем за ум, верность и отвагу. Поэтому ему приходится страдать молча, в одиночестве.

— Помоги мне подняться, — попросила Кроткая Олениха. — Я ухожу, но вернусь, прежде чем зайдет солнце.

— Я буду здесь. — Снова устремив глаза на Марти, он положил ладонь на ее темя. — Надеюсь, и она еще будет здесь.

Несколько звероловов, ковбоев и золотоискателей подняли взгляды от своих стаканов, когда крепко сложенный индеец вошел в салон публичного дома. Их глаза выражали презрение, но индеец, направившись прямиком к задней лестнице, не обратил на это никакого внимания. Коренастый, изуродованный шрамами краснокожий знал, что никто не помешает ему находиться здесь.

И оказался прав.

Многие завсегдатаи подобных заведений часто встречали его в салунах и борделях по всей равнине. Никто не желал нарываться с ним на неприятности.

Мясистые губы Шрама растянулись в широкой улыбке. Он с предвкушением посмотрел на второй этаж, ибо знал, что ожидает его в одной из комнат с красными стенами. Усмехнувшись, следопыт кроу поднялся по ступенькам.

Индеец находился за сотню миль от Денвера. Он неотступно двигался к этому чейеннскому дому удовольствий, потому что образ хорошенькой темноволосой женщины с белой кожей, исполнявшей за деньги все его желания, до сих пор не стерся из памяти Шрама, хотя уже больше года он не видел ее.

Проходя по темному коридору и выкрикивая имя девушки, Шрам открывал двери, приводя в замешательство парочки. Проститутки громко взвизгивали, а мужчины грязно ругались. Распахнув последнюю дверь в конце коридора, Шрам увидел ее и бросил пьяному мужчине, стоявшему в нижнем белье:

— Вон!

Шрам разделся прежде, чем перепуганный мужчина схватил свою одежду и выскочил за дверь.

Взглянув на женщину, следопыт спросил:

— Помнишь меня?

Хорошо помня испещренного шрамами индейца, она улыбнулась ему и начала быстро раздеваться. Женщина тотчас смекнула, что заработает этой ночью в пять раз больше, чем получала за весь вечер. Поэтому, когда голый Кроу широко расставил ноги и опустился на стул, приглашая ее сесть ему на колени и потереться об него, она согласилась без колебаний.

Наконец, пресытившись, Шрам лег на большую кровать, а усталая проститутка стала растирать его вонючие ноги.

— Я охочусь за женщиной, — сказал он.

— Могу сходить в соседнюю комнату и выяснить, не присоединится ли Китти… — ответила проститутка.

— Нет-нет. — Шрам рассмеялся, отчего его толстое брюхо затряслось. — Я хочу только тебя. Ты очень славная. Я охочусь за пропавшей женщиной по поручению американского генерала. Я обещал генералу Кидду найти ее.

— Кому?

— У генерала американской кавалерии Уильяма Кидда похитили дочь.

Женщина приподнялась.

— Я знаю это имя. Знаю…

— Что знаешь?

— Имя генерала. Я слышала его… Подожди… Нет, я видела его на бумаге! Точно. В кармане одного из моих клиентов было письмо, адресованное генералу Кидду.

Шрам схватил ее за плечи:

— Что в нем было написано? Говори!

— Я… не помню… Я не прочитала его целиком. — Он встряхнул ее:

— Подумай! Что ты прочитала? От кого оно было? Говори же, черт тебя побери!

— Я… там было сказано, что генеральская дочь у него.

— У кого? Кто это написал?

— Не помню.

Лицо индейца исказила злоба.

— Глупая бледнокожая сука! Это стоит мне десяти тысяч долларов!

— Прости, Шрам. Хотелось бы, чтобы от меня было больше толку, но…

— Клиент с письмом. Кто такой? Где он теперь?

— Бенджамин Гилберт, золотоискатель. Направлялся на золотые прииски в Монтану.

— Бенджамин Гилберт… Опиши мне его и расскажи все, что помнишь о том вечере. — Он приблизил толстые пальцы к ее шее. — Не лги Шраму. Иначе я убью тебя. — Он расплылся в зловещей улыбке, и его большая рука скользнула па голой спине женщины. — А какая была бы потеря! Кто бы еще любил меня так, как моя черноволосая шлюха из Вайоминга?

Индеец рассмеялся и притянул ее к себе.

На открытых просторах северного Колорадо, на берегу Пороховой реки, генерал Уильям Кидд, измученный долгим бесплодным днем поисков, сидел один у догорающего костра. Усталые солдаты давно уснули.

Генерал, не отрываясь, смотрел на огонь, но видел не угасающее пламя костра, а огромный мраморный камин в своем чикагском особняке.

Он перевез семью — любимую жену Джули и четырехлетнюю дочь Марти из дома на Ист-Гранд-авеню в большой белый особняк на Колумбусе. Лето в Чикаго было в полном разгаре, пекло, как на экваторе. Однако златокудрая Марти пожелала, чтобы в огромном камине разожгли огонь.

— Хочешь зажечь камин, милая? Тогда просто дерни за колокольчик, вызови Большого Декстера и прикажи ему развести огонь.

— Билл, — возразила Джули. — Не балуй ребенка. Кроме того, мы умрем от жары.

Марти между тем дернула за колокольчик и, когда Большой Декстер появился в дверях, приказала:

— Разведи огонь в нашем новом камине, да поторапливайся.

Генерал Кидд, рассмеявшись, подхватил малышку на руки.

— Милая, ты чертовски похожа на заправского офицера.

— Билл! — воскликнула Джули. — Я же просила тебя не употреблять скверных слов при ребенке.

— Почему бы, черт возьми, и нет? — Марти обняла отца за шею.

— Почему бы, черт возьми, и нет? — громко повторил генерал.

— Сэр? — удивился полковник Томас Дарлингтон и тоже присел перед тлеющим костром.

— Ничего, полковник. Я просто высказал свои мысли вслух.

Дарлингтон кивнул и вынул сигару из кармана куртки.

— Не спится, генерал?

— Да. — Уильям Кидд тоскливо улыбнулся. — Я никогда не рассказывал вам о тех временах, когда моей дочери было шесть лет и служанка уложила ее спать после обеда?

— Нет, сэр. — Генерал засмеялся:

— Маленькая чертовка вылезла из окна, спустилась по ажурной решетке и была уже на полпути к городу, когда ее заметил сосед, возвращавшийся домой. Боже, она бедокурила с самого рождения. Помню, когда…

Генерал смеялся от души, рассказывая полковнику Дарлингтону о детских проделках дочери.

Когда он, наконец, умолк, полковник осторожно заметил:

— Генерал, вам необходимо немного отдохнуть.

— Конечно, но так трудно уснуть, зная, что Марти думает где-то сейчас, отчего отец не едет к ней на выручку.