К этому списку можно добавить конкуренцию за человеческие ресурсы, например, женщин или рабов. Многие социальные цели, такие как статус, престиж или месть, часто подчеркиваются материальными целями, которые компенсируют потенциальные издержки насильственного взаимодействия. Все вышеперечисленное могло быть важным компонентом в доисторических группах, о которых говорит Пинкер, и именно в этих широкомасштабных материальных интересах и в вопросе выгоды, как материальной, так и личной, мы можем найти объяснение большей части скелетных свидетельств межличностного насилия, зафиксированных в этот период.

Два основных фактора, которые могут нарушить баланс природных экономических ресурсов, - это флуктуации окружающей среды и экологии и/или демографическое давление, оба из которых могут изменить баланс ресурсов и инициировать усиление конкуренции и конфликтов. Все эти вопросы неоднократно освещались в доисторических исследованиях, но в изложении Пинкера они практически не упоминаются, что, как можно предположить, связано с его ранее выявленной неграмотностью в вопросах чтения и понимания доисторической летописи. Некоторые исследователи представляют войну как механизм коррекции потенциальных экологических дисбалансов и давления на местные и региональные природные ресурсы путем контроля численности населения на определенной территории. Рост численности населения ограничивается и восстанавливается за счет потерь, и/или в ходе конфликта население рассеивается по более обширной территории. Несмотря на то, что давление на ресурсы играет документально подтвержденную роль, применение насилия не всегда можно определить как сознательно применяемый метод контроля численности населения, но в отдельных случаях оно может быть непредусмотренным побочным продуктом насильственного взаимодействия и конфликта.

 

Сложность насилия

Рассмотренные выше биологические, культурные и материалистические объяснения насильственного взаимодействия показали, что трудно выделить какой-либо один фактор в качестве окончательного происхождения насильственного события в конкретном контексте или найти универсальное объяснение того, почему и как часто люди воюют. Объяснение насилия не должно сводиться к решению вопроса о природе или воспитании, поскольку "человек по своей природе не является ни мирным, ни воинственным, и одни условия приводят к войне, другие - нет". Скорее, насилие как изменчивая форма человеческого поведения формируется под влиянием сложного взаимодействия биологических факторов, условий окружающей среды и социального опыта, которые могут стирать грань между причиной и следствием. Социальные, экономические, демографические и психологические потребности могут влиять на конечные общественные цели и более близкую индивидуальную мотивацию применения физической силы, как со смертельным исходом, так и без него. Чем дальше мы уходим в прошлое, тем сложнее распутать эту сложную сеть. Основная мысль здесь заключается в том, чтобы помнить, что модели, объясняющие насильственное взаимодействие в одном обществе или группе населения, не могут быть легко применены к другому, и что многие потребности или цели, предлагаемые в качестве объяснения насилия, могут иметь довольно краткосрочный характер. Это важный момент, связанный с утверждением Пинкера об универсальности обсуждения насилия, независимо от периода и контекста. Даже если в прошлом насильственные действия приводили или не приводили к определенным последствиям, индивидуальная мотивация и потенциальная краткосрочная выгода могут играть относительно большую роль в обществах, где нет формализованной центральной власти, способной отменить подобные соображения в пользу действий, основанных на долгосрочной памяти и опыте.

Биоархеологическая летопись

Вопросы методологии и этически обоснованной терминологии, обсуждавшиеся до сих пор, лежат и в основе анализа скелетов человека. Ряд предостережений и ограничений, связанных с использованием скелетных данных, непосредственно влияет на достоверность и пригодность собранных Пинкером наборов данных. Некоторые из этих аспектов, в том числе недостаточная репрезентативность выборки, были затронуты в недавней критике Пинкера Фергюсоном, но заслуживают более подробного рассмотрения.

 

Отсутствующий неолит

Биоархеологи доисторического периода знали о возможности насилия в этот период задолго до освещения этой темы Кили, и не в последнюю очередь благодаря публикации Йоахима Валя и Х.Г. Кёнига в 1987 г. о неолитическом массовом захоронении из Тальхайма (Германия) (не упомянутом Пинкером). Скелетные останки с этого места, относящиеся к поздней фазе самого раннего неолита в регионе (ок. 5000 г. до н.э.), документируют насильственное убийство тридцати четырех человек, включая мужчин, женщин и детей, которые затем были похоронены в яме без видимой осторожности и внимания. В целом, современный набор скелетных данных по неолиту в Западной и Северной Европе, в частности, а также в других регионах Европы, действительно представляет собой более полный, более понятный и, следовательно, более полезный набор данных, чем мезолитические (ок. 13 000-4 000 гг. до н.э.) коллекции, на которых сосредоточил внимание Пинкер.

Хронологически неолит занимает период между очевидной для Пинкера "анархией" охотников-собирателей (палеолит и мезолит) и, по его мнению, "первыми земледельческими цивилизациями с городами и правительствами" (в основном возникшими в бронзовом и железном веках). По мнению Пинкера, эта самая ранняя фаза постоянно живущих земледельцев должна ознаменовать собой начало упадка насильственных конфликтов. Однако из биоархеологических исследований известно, что в тех немногих регионах, где имеются хорошие скелетные останки как мезолита, так и неолита, частота скелетных травм, связанных с насилием, практически не меняется и не представляет собой пик, на который намекает Пинкер. Отсутствие неолита в наборе скелетных данных Пинкера, хотя этот период знаменует собой одно из самых глубоких изменений образа жизни и культуры в истории человечества, вызывает недоумение и тревогу, особенно с учетом наличия готовых данных. Это можно объяснить незнанием этого источника данных, что представляется маловероятным. Возможно, это упущение связано с проблемой представления столь разнообразного и обширного массива неолитических данных, которая будет более подробно рассмотрена в следующем тексте, а также с нежеланием работать с первичными данными и опорой на англоязычные публикации.

Дифференциальная диагностика травм, связанных с насилием, и сопоставленные массивы данных

Биоархеологи диагностируют патологии, в том числе скелетные свидетельства травмы, изучая характер изменений в скелете, обсуждая возможные причины наблюдаемых изменений и принимая решение о наиболее вероятной причине наблюдаемой картины с учетом более широкого контекста останков (например, хронологического и биологического возраста и археологического контекста). В подозрительных случаях, когда орудие насилия все еще присутствует, как в случае с вбитыми снарядами, этот процесс может быть очевидным. Во всех остальных случаях вероятность того, что наблюдаемая травма будет диагностирована как умышленная, а не случайная, связана с наблюдениями за локализацией травмы (например, голова, представляющая собой небольшой участок всего тела, как правило, является основной мишенью для насильственных действий), а также с морфологией травмы (кость ломается определенным образом в зависимости от типа воздействия, например, при ударе тупым предметом). В процессе анализа учитываются клинические, судебно-медицинские и экспериментальные данные, а также культурный контекст скелета. Однако не всегда можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что травма связана с насилием; чем больше контекстуальных и аналитических деталей представлено, тем надежнее диагноз.

Сводные данные по скелетной травме должны рассматриваться как ограниченный ресурс,