В «Сказке моей жизни» Андерсен писал, что сошел на датский берег со смешанным чувством: «На глазах у меня были слезы, но не каждая из них была слезой радости»[141]. Он конечно же был рад возвращению и в то же время ждал неприятных сюрпризов. Опасения его, однако, скоро развеялись. В Копенгагене он остановился в Морской академии (то есть в Амалиенборге) у Вульфов, где хранил кое-какие вещи и одежду, и в тот же вечер побывал в гостях у Коллинов, где праздновали день рождения их дочери Луизы. Его приняли как вернувшегося домой сына и брата. 26 сентября Андерсен писал находившейся в это время в Италии Хенриетте Вульф, что «он даже видел слезы на глазах у конференц-советника». Весь следующий месяц он провел за работой в Сорё у приютивших его у себя Ингеманов — окна в его небольшой комнатке в мезонине выходили на озеро, лес и сад, — а в сентябре снял небольшую квартиру в Нюхавне, прибрежном районе Копенгагена. В том же письме от 26 сентября он подробно обрисовал свое положение Хенриетте Вульф. С Эдвардом, сообщал он ей, у него теперь, после резких письменных объяснений, сложились ровные отношения. Нынешний Эдвард — его верный друг, и Андерсен высоко ценит его твердый и положительный характер. Как он убедился, в дружбе нет места женственной мягкости, и теперь его младшему товарищу в голову не придет поучать его, они равны во всем. «Теперь я ни к кому не предъявляю таких строгих требований, как прежде, и повсюду встречаю только благожелательность. Никогда еще я не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Я знаю, где стою, и вижу лучше, чем прежде, насколько глубоко та или иная персона может меня уязвить. Если же рядом со мной оказывается поучающий проповедник из тех, что так охотно меня воспитывали, я сначала его выслушиваю, не несет ли он чепухи, и, если ее обнаруживаю, он тут же получает от меня по носу».

Как выяснилось, Эдвард, откуда-то прознавший, что его друг пишет «многотомные» путевые записки об Италии, и раздраженно издевавшийся над этой идеей, оказался не прав. На этот раз Андерсен создавал не путевой очерк, а настоящий роман с захватывающей романтической интригой, хотя отчасти Эдвард угадал: Андерсен писал об Италии, хотя в равной степени и о самом себе: опыт «Теневых картин» и незаконченной автобиографии не пропал даром. В новой книге он перенес свои детство и юность из Оденсе и Копенгагена в Рим, Кампанью, Неаполь и Венецию. Автор романа вдохновенно повествовал о том, как могла бы сложиться его жизнь, родись он не от прачки в Оденсе, а в Риме, в доме неподалеку от Испанской лестницы. Название нового произведения тоже появилось не произвольно. Как пишет о том Андерсен в «Сказке моей жизни», ему передали, что Хейберг в своем отзыве на водевили «Испанцы в Оденсе» и «Двадцать пять лет спустя» назвал его «поэтом-импровизатором» («Неоспоримый факт, что господин Андерсен в своих драматических произведениях теряет чувство вкуса, столь свойственное ему прежде как поэту-лирику. В самом деле, он — поэт-импровизатор и как таковой не обладает рассудительностью и хладнокровием — необходимыми качествами того, кто работает на театре», — писал Хейберг дирекции Королевского театра по запросу Йонаса Коллина), и писатель это прозвище с удовольствием подхватил. Тем более что и героиня романа Жермены де Сталь «Коринна, или Италия», который Андерсен читал на пути в Италию, тоже выступала с импровизациями. Название, действительно, оказалось точным. Как уже упоминалось, подростком Ханс Кристиан сочинял в своем воображении пьесы по списку действующих лиц, перечислявшихся на афишах спектаклей, и он же мальчишкой распевал на знакомые мелодии стишки собственного сочинения, стоя на камне, с которого его мать полоскала в речке Оденсе чужое белье. Вымышленный герой романа «Импровизатор» мальчик Антонио тоже сочиняет песни, подражая уличным певцам, а ставши немного старше, даже выступает с поэтическими импровизациями на сцене, как делали это реально существовавшие итальянские поэты-импровизаторы Томмазо Сгриччи (1789–1836) и Луиджи Чиккони (1804–1856). Остальные герои и персонажи романа также наделены чертами друзей и знакомых. Позже Андерсен говорил, что каждый характер из его книги взят из жизни и ни один из них им не выдуман.

Наверное, самой бесцветной героиней романа, матерью Антонио, автор жертвует в самом его начале ради завязки сюжета: она попадает под колеса кареты графа Боргезе во время праздника цветов, на который приехала из Рима со своим маленьким сыном к приятельнице в Дженцано, поселении на берегу овеянного легендами озера Неми[142]. Так Антонио становится сиротой. Своего отца он не знает: тот давно умер, и мальчика забирает к себе родной дядя Пеппо, отвратительный нищий калека, якшающийся с уличным отребьем. Пеппо внушает мальчику инстинктивный страх — точно такой же, какой испытывал Ханс Кристиан в детстве к своему полусумасшедшему деду.

Ночью мальчику удается бежать из подвального жилища дяди через окно. Он становится бездомным, но уже наутро его находят в Колизее, где он, устав от блужданий, заснул. Художник Федериго, датчанин, снимавший у покойной матери Антонио комнату, его натурщица Мариучча и отыскавший мальчика духовник матери монах фра Мартино устраивают его у живущих в Кампанье пожилых родителей Мариуччи, крестьянина Бенедетто и его жены Доменики, простота жизненной философии и открытость характера которой выдают в ней, по-видимому, черты матери Андерсена.

Городской мальчик оказывается в тесном деревенском доме, которым служит крестьянской семье древняя каменная гробница с нишами для могил — в них обитатели дома укладываются спать на ночь. С этим оригинальным жилищем связан еще один сюжетный поворот: на графа Боргезе, собиравшего в окрестных лугах растения для гербария, нападает стадо быков, и лишь находчивости Антонио граф обязан своим спасением. Вскоре семья Боргезе берет его к себе на воспитание и устраивает в иезуитский колледж, чтобы со временем он стал аббатом. Так проходит несколько лет. Сообразительный, набожный и чувствительный юноша обретает в графском дворце свой второй дом, а дочь графа Франческа и ее муж Фабиани всячески опекают его. В школе иезуитов Антонио делает заметные успехи, его ценят за послушание и поэтический талант, хотя между ним и одним из учителей, Аббасом Дада (его имя объясняется арабским происхождением), истовым поклонником Петрарки и латинской учености, возникает конфликт: Дада, отказывающий Данте, вопреки его громкой славе, в поэтическом таланте, запрещает своим ученикам читать «Божественную комедию». Своенравием и высокомерной убежденностью, что только он один является светочем истины, Аббас сильно напоминает реального учителя Андерсена Мейслинга, за тем только исключением, что итальянец не тиранит, как Мейслинг, своих учеников. Любознательный Антонио тайно нарушает запрет Аббаса, ему удается купить «Божественную комедию», которой он восторгается, о чем догадывается другой ученик колледжа Бернардо, тоже читавший Данте. Между юношами завязывается дружба, хотя Бернардо, племянник римского сенатора, своей энергичной, мужественной натурой сильно отличается от мягкого и склонного к поэтическим грезам Антонио.