* * *

Между тем король Фердинанд решил, что пришла пора и ему проявить себя в ратном деле. Не все же чествовать победителей – и самому хочется примерить лавровый венок. Подбадриваемый супругой, он двинул войска на Рим и 29 ноября 1798 года взял древний город. То-то было ликование! Торжества длились с неделю, потому как потом в Рим вернулись французы, уже с подкреплением, и неаполитанцам пришлось бежать – войскам до самого Неаполя, а королю еще дальше.

В столь напряженной политической обстановке не следовало бы совать палку в осиное гнездо. Если Нельсон и раньше считал, что французы придут в Неаполь, теперь он был в этом уверен. Значит, быть войне. А в сражениях может пострадать не только королевская семья, но и лучшая подруга королевы. Этого он допустить никак не мог и посоветовал их величествам, а также чете Гамильтон, навестить Сицилию.

Фердинанд и Мария-Каролина ухватились за его предложение. Ехать, непременно ехать! Но как? Узнав про бегство августейшей семьи, неаполитанцы поднимут бунт и, чего доброго, дело закончится так же, как во Франции. Тогда Нельсон предложил план, не иначе как вычитанный им в готическом романе: под покровом ночи он проберется во дворец по потайному ходу и проведет королевскую семью, закутанную в плащи, на английский корабль «Вангард», который и увезет их прочь из Неаполя. Так и было сделано. На борту «Вангарда» Марию-Каролину и ее перепуганное семейство поджидали Гамильтоны.

В теплой компании монархи отчалили в Палермо, а в Неаполе с их отплытием, как и ожидалось, началась резня между роялистами и республиканцами. Беспорядки закончились провозглашением Партенопейской республики под французским протекторатом. Республика просуществовала недолго – с января по июнь 1799 года. После того как французы, ослабленные боевыми действиями на севере Италии, покинули Неаполь, сюда двинулось войско кардинала Руффо. Своих солдат кардинал навербовал из самых низов общества – крестьян, разбойников, дезертиров – так что поведение у них было соответствующее. По Неаполю прокатилась волна поджогов и убийств, не говоря уже о таких мелочах, как грабежи и изнасилования. Желая остановить кровопролитие, его преосвященство начал переговоры с повстанцами. Мягкость князя церкви пришлась совсем не по нраву лорду Нельсону, который блокировал Неаполь с моря. Адмирал требовал от повстанцев безоговорочной сдачи. А уж какая судьба их ждет – это будет решать король (точнее, королева).

Когда 8 июля Фердинанд вернулся в Неаполь, стало ясно, что он обижен на свой народ и на милость мятежники могут не рассчитывать. Почти сто повстанцев были казнены, причем одну из самых запоминающихся казней учинил именно лорд Нельсон. Его гнев навлек адмирал Караччиоло. Ранее тот командовал королевским флотом, но при первой же оказии переметнулся на сторону республиканцев. Для коллеги Нельсон выбрал морскую казнь – отдал приказ повесить его на фок-мачте, а тело затем бросить в море.

Согласно легенде, Нельсон привез Эмму Гамильтон полюбоваться на казнь. Но даже если этот эпизод всего лишь вымысел, кровожадность леди Гамильтон не вызывала сомнений у современников. Рьяная патриотка, она ненавидела французов и радовалась новостям об их гибели. Когда Нельсон посещал Гамильтонов на Сицилии, один из гостей, устрашающего вида турок, начал хвастаться во хмелю, что своей саблей как-то раз отсек головы 20-ти французским пленникам. Да вот же, кровь на лезвии запеклась! Просияв, леди Гамильтон попросила у него оружие: она поцеловала заржавевшее лезвие и передала саблю Нельсону…

В награду за поддержку неаполитанского трона Фердинанд даровал англичанину титул герцога Бронте, а вместе с титулом земли на склоне горы Этна. На первых порах экзотический титул смущал Нельсона, но довольно скоро он начал гордиться герцогством и подписывал документы «Нельсон-Бронте». У Эммы Гамильтон тоже имелась награда, весьма экзотичная по английским меркам, – мальтийский крест. По просьбе Нельсона, крестом леди Гамильтон наградил российский император Павел в благодарность за то, что она подкармливала голодающих мальтийцев. На известном портрете Эмма Гамильтон изображена с золотым восьмиконечным крестом на груди, который так гармонирует с ее строгим белым платьем и коротко остриженными волосами.

* * *

Летом 1800 года лорд Уильям Гамильтон был отозван из Италии. Вместе с ним в Англию вернулись Эмма и ее матушка, которая по-прежнему всюду следовала за дочерью молчаливой тенью. Дела Нельсона в Италии тоже были закончены, и он устремился вслед за любимой женщиной. Помимо очевидного, их теперь объединял еще один секрет: как сказали бы моряки, Эмма была с «грузом в трюме». Сэр Уильям со свойственной ему деликатностью не задавал вопросов (роды Эммы он назвал «желудочными коликами»), зато Нельсон парил в небесах от счастья. Его ребенок, его первенец! Как жаль, что дела требовали от него снова вернуться во флот, но и с корабля он засыпал Эмму письмами, справляясь о ее самочувствии.

29 января 1801 года Эмма родила девочку, Горацию Нельсон-Томпсон. Всепонимающий сэр Уильям был бы не против воспитывать ребенка жены в своем доме, и на этом же настаивал Нельсон. Однако заботы о младенце не входили в планы Эммы по крайней мере на ближайшие годы. Ей хотелось веселиться, посещать приемы, звать в гости друзей – а как объяснить наличие младенца? И она отдала девочку кормилице, почтенной матроне миссис Гибсон.

Во время своего визита в Лондон Нельсон ворковал над дочкой. «Никогда еще мужчина и женщина не производили на свет дитя прекраснее. Воистину, это ребенок, зачатый в любви», – восхищался адмирал. Он предложил поскорее окрестить девочку, назвавшись ее крестным, но Эмма опасалась расспросов священника. В итоге еще два года крошка Горация прожила некрещеной, что, согласно народным поверьям, было чревато страшными напастями, от болезней до похищения фейри. Но Эмма не чтила родной фольклор. С такой же ловкостью она смогла скрыть от знакомых и следующую свою беременность. В январе 1803 года она родила еще одну дочь, названную Эммой. Правда, малютка скончалась, прожив всего два месяца.

«Теперь же, дорогая моя жена, ибо таковой ты и являешься в моих глазах и пред ликом небес, я открою тебе свои чувства… Ты ведь знаешь, что ничего на свете я не желал бы так, как жить рядом с тобой и с нашей славной малышкой. Я верю, что кампания эта принесет нам всем мир, и тогда мы уедем в Бронте… Я люблю тебя, как никогда никого не любил», – признавался Горацио в одном из мириад писем, отправленных Эмме.

Горацио Нельсон

В своем сердце он давно уже развелся с леди Нельсон, в реальности же развод был за пределами мечтаний. Быть может, Фанни тоже хотела свободы, но закон связал ей руки: измена мужа считалась недостаточным поводом для развода, если только не сопровождалась отягчающими обстоятельствами вроде инцеста или двоеженства. Сама же Фанни блюла честь, и заподозрить ее было не в чем. Так и тянулся из года в год половинчатый брак Эммы и Горацио, не давая им в полной мере насладиться счастьем.

В конце концов, лорд Нельсон облек воздушные замки в материальную форму. В живописном Суррее он приобрел поместье Мертон-Плейс. Гамильтоны со вкусом обставили уютный особняк, причем сэр Уильям старался больше других – уж очень он любил красивые вещи. А когда поместье было полностью готово, туда переехали Горацио и Эмма, а старенький лорд Гамильтон заезжал к ним погостить и с удовольствием рыбачил вместе с адмиралом. Понемногу трескался лед, сковавший отношения Горацио с родней после того, как в семействе узнали о его связи «с этой женщиной». Опасливо озираясь, в Мертон пожаловали сестры Горацио, а затем и сам преподобный Эдмунд Нельсон. В свое время встав на сторону Фанни, он перестал общаться с сыном, однако атмосфера в поместье произвела на него впечатление самое благоприятное. Особенно радовало его то, что Горацио и Эмма неукоснительно посещали церковь (надо ведь подавать прихожанам хороший пример!). Вряд ли священник до конца простил сына, но, по крайней мере, больше на него не гневался.