– Правда, – как-то неуверенно поддакнул Фома и щелкнул пальцами. – Но сама идея хороша. А вообще, с чего ты взяла-то, что она меня, ну, что я нравился этой Трофимовой?

– Нам сегодня ее друг так сказал, Наумчик, – объяснила Гутя.

– Вы ходили к Трофимовой? – удивилась Варька. – А почему нас не позвали?

– А что там целой делегации делать? – фыркнула Аллочка. – Там все равно ничего не было, только бумажки нашли какие-то.

– И что? – нетерпеливо спросила Варька. – В этих бумажках что-то есть?

– А вот мы сейчас позавтракаем, а потом все и усядемся их перебирать, – проговорила Гутя. – И вообще, нас ждет серьезная работа. Аллочка, это я между прочим, тебе говорю! Серьезная работа – это значит, ты чистишь картошку, Фома пылесосит ковры, Варька моет полы, а я… Ух ты, батюшки! Мне же надо позвонить по работе!

Когда семья встала из-за стола, заняться бумагами у них все же не получилось. Отчего-то без умолку принялся звонить телефон. Сначала позвонила Гуте ее давняя клиентка, Алевтина Карловна, и выплакала все свои проблемы, накопившиеся за неделю. Алевтина Карловна, дама лет шестидесяти, никак не могла найти свою вторую половину и жутко переживала, что ее драгоценные годы не скрашены мужским вниманием. Причем всех кавалеров, которых ей находила Гутя, она безбожно отметала – ее интересовали непременно звезды эстрады, причем довольно крупного масштаба. А Гуте только единожды удалось завлечь на вечер звезду местной филармонии, семидесятилетнего конферансье, да и тот на Алевтину внимания не обратил, а принялся волочиться за тридцатилетними девочками. Поэтому каждые выходные Гутя честно отрабатывала свои деньги, сочувственно вздыхая возле телефона.

Потом Аллочке позвонила Таня Комарова и, сильно смущаясь, спросила – как скоро она может рассчитывать на трудоустройство, потому что у ее мужа с работой дела вообще пошли ни к черту, а кушать хочется. И ведь Алла Власовна ей обещала! Аллочка промямлила, что сейчас главврач временно отбыл в командировку, на Канары, а без него она такие вопросы решить никак не в состоянии.

Затем дважды звонили Фоме, и все время по работе, первый раз – техничка спросила, не знает ли он, куда подевалось ведро из его кабинета, потому что ей надо генералить, а ведро как мыши съели. А во второй раз позвонил сторож, поинтересовался, как называется воспаление мочевого пузыря по-научному, потому что он, конечно, написал, что это аппендицит, но у него кроссворд не сходится.

Только ближе к вечеру, когда Гутя, рассердившись, выдернула телефонный провод из розетки, они уселись на полу и стали перебирать бумаги несчастной Трофимовой.

Вообще ничего интересного в них не было. Гутя большую надежду возлагала на личные письма Вероники Семеновны, однако в бумагах имелись только конверты, да и их было всего два.

– Наверное, от сына, – предположила Варька. – Фамилия тоже Трофимов.

– Надо будет о нем узнать поподробнее, – приняла умный вид Аллочка. – Смотри дальше!

– А что, собственно, мы ищем? – спросил Фома.

– Информацию, – веско ответила Аллочка. – Не задавай лишних вопросов. Нам все будет интересно. Ищи.

– Ну, если тебе интересно буквально все, тогда возьми вот эту квитанцию, от какого она года? Во! Четыре года тому назад женщина платила за телефон, это надо? – вытащил Фома пожелтевший листок.

– Не умничай, – рыкнула Аллочка.

– О, смотри-ка! – вдруг воскликнула Гутя. – И здесь какой-то Николайский!

– И отчего ты так обрадовалась? – не поняла Варька.

– Да нам недавно Абрикосов рассказывал, что у Максима Михайловича, у Аллочкиного кавалера, был близкий друг, Николайский, а я здесь нашла направление, и тоже к Николайскому.

– Ой, да этих Николайских – как червей после дождя, честное слово, – насупился Фома. – У нас вон на работе тоже был такой, Николай Николаевич, это же фамилия распространенная. Иванов, Петров, Николайский…

– Николай Николаевич? – разом насторожились обе сестры.

– И куда он потом делся? – уставилась на Фому Аллочка. – Куда вы его?

– Да никуда, он сам от нас ушел. Уволился, – пожал плечами Фома. – Да что о нем говорить, я слышал, он уже умер.

– Та-а-ак, – протянула Гутя. – А теперь слушай: Абрикосов рассказывал, что Николайский был близким другом Родионова; Родионов – это Максим Михайлович. И тот Николайский умер. Ты рассказываешь, что у вас работал какой-то Николайский, который тоже, к слову сказать, скончался. Причем у погибшей Трофимовой мы находим направление к этому бедолаге. И что у нас получается?

– Что, эти два преступления как-то связаны? – первой догадалась Варька.

– Скорее всего, – посуровела Гутя. – И еще: это, конечно, может быть совпадением, но Максим Михайлович отчего-то сильно воспылал к Аллочке, а Трофимова – к Фоме… Это вас не настораживает?

– А что делать? – в панике закрутила головой Аллочка. – Что теперь делать-то?!

– Успокоиться.

– Молодец ты! Сначала, главное, испугала, а потом – «успокоиться»! – разволновалась Аллочка. – Господи, зачем ты сделал меня такой красивой? Помирай-ка я теперь из-за своей привлекательности!

– Мам, а может, это и правда совпадение, – задумчиво проговорила Варька. – Город у нас не слишком маленький, но и не столица, у Фомы – самая лучшая клиника, ничего удивительного, что состоятельный люди желают лечиться именно там. А уж если охота шла на самых состоятельных, то их в клинике и искали.

– А я? Я при чем? – не могла успокоиться Аллочка.

– Да может быть, никакой связи и нет, – успокоил их Фома. – Хотя, мысль интересная. Я вот что, я завтра же, нет, в понедельник у своих спрошу, чем в последнее время занимался Николайский? А вы… вам придется созвониться с родственниками тех клиенток, которые погибли чуть раньше, и выяснить, не имели ли они контактов с этим врачом. М-да…

– Фомочка, а знаешь что, позвони-ка ты своему главному прямо домой. А? – предложила Гутя, ласково заглядывая ему в глаза. – А что тут такого-то? Он же тебе звонит, если ему приспичит. Давай, милый, бери телефончик…

Ох, и не хотелось Фоме тревожить начальство в воскресный вечер, но в его сердце уже закралась тревога, и он не мог ею поделиться с домашними, не проверив свое предположение.

– Я поговорю, только дайте телефон, я из нашей комнаты позвоню, – взял трубку Фома и вышел из гостиной.

– А что это он? – не поняла Аллочка.

– Ничего, – насупилась Гутя. – Просто главный будет говорить с ним по-мужски, и тебе этого слушать нельзя.

– Можно подумать, я никогда не слышала мата!

Фома зашел в комнату минут через десять и плюхнулся на диван.

– Так я и думал, нет, я просто помнил что-то такое, но надо было уточнить, – как-то непонятно начал он. А потом уставился на Варьку и четко произнес: – Николайский работал у нас, но потом он перешел в другое место: в Медицинский Центр, где стал трансплантологом. То есть он занимался пересадкой отдельных органов.