– Я открыт для сотрудничества.

В подтверждение честных намерений он безмятежно развёл руки и стоял так, пока не одержал волевую победу. Альда, проглотив всякие разумные мысли, моргнула и направилась к выходу. Ей захотелось найти адъютанта: лодыжки что-то заныли и всё такое.

– Есть у тебя хоть какие-то принципы, исчадие ада? – Процедила она.

– Мыть руки перед едой.

Оставшись один, Бритц защёлкал настройками душа. Из-за экономии воды и гидриллия эзеры применяли технологию, от которой только выигрывали. Струи песка, многократно перемолотые, увлажненные паром, получались нежнее минеральных вод. Освежали, очищали кожу и полировали шрамы. Нельзя было только открывать глаза, пока вокруг металась пыль. Во влажной дымке на ягодицу маршала легли тонкие пальчики.

– Даже не вздрогнул, – разочаровалась Маррада и сжала руку, впиваясь ногтями. – А если это не я, а Игор?

– Игор даже себя не трогает.

Маррада ступила на трап его душевой прямо в ажурном боди. Кайнорт скользнул костяшками пальцев по маковкам её сосков через ткань и отключил песок, чтобы открыть глаза. Они стояли в горячем тумане, пересечённом софитами читального зала. Кружево на боди пропиталось паром, и стало видно всё, что было преступлением скрывать. Маррада подрагивала, как перед выходом в прямой эфир.

– Тебе холодно? – рой-маршал прижал её к себе, но только обострил мандраж.

Возбуждение эзера невозможно было игнорировать.

– Нет, я… не могу больше терпеть.

Маррада приподнялась на цыпочках и зажала его плоть между своих ног. Целовала изрезанные фрином губы, двигала бёдрами, тёрлась ажуром ластовицы. Кружево стало скользким, горячим. Он все твёрже, она всё мягче… Кайнорт откинулся к стене, чтобы не упасть, и оттянул Марраду за локоны, открывая шею для поцелуев. Завёл её руки за спину, прижимая к себе: сильнее, ритмичнее. Пульс их тел внезапно сбился. Маррада вдохнула туман, в котором поднимались запахи возбуждения, и хрипловато застонала. Под ластовицей пульсировал эдем. Она не ожидала от себя… вот так… не снимая боди. Ещё не придя в себя, почувствовала, как Кайнорт мягко тянет её за волосы вниз. Теперь была его очередь. Маррада послушно опустилась на колени, туда, где туман окутал её теплом и густым запахом феромонов.

Не спеша – дразня эзера кончиками губ и языка – Маррада расстегнула крючочки на боди и освободила грудь от кружев. Мышцы на животе Кайнорта дрогнули: он шумно выдохнул, предвкушая. Поиграв для затравки пальчиками на своей груди, Маррада приподняла её так, чтобы устроить любимую плоть в ложбинку. Побаловала ещё. И обхватила губами. На этот раз нетерпеливо и по-настоящему. Пальцы на её затылке сжались, направляя и требуя больше. По разгорячённой щеке скатилась капля. Пот или слеза – не имело значения, пока оба не на вершине. Иногда она всплывала на поверхность, чтобы вдохнуть. И поцеловать влажно и медленно. И окунуть его в себя снова.

Эти моменты, она чувствовала, нравились Кайнорту больше всего. Одно это – пик его удовольствия, ощущение, что она может стать для искушённого минори острым кайфом, хоть на минуты, – возбуждало хлеще всех сокровищ мира.

– Ты красивый, когда счастлив, – прошептала Маррада, скользя вверх по его телу своим, пока Бритц ещё подрагивал, откинув голову.

Они стёрли остатки водно-песчаной пыли с тел. Кайнорт переодевался в чистое, с сожалением ощущая, как пропадает болеутоляющий эффект оргазма. Энергичные поначалу, движения замедлились, и новые кеды он шнуровал уже с трудом. Ссадины, наспех заклеенные швы и пухлые кровоподтёки опять жгли.

– Ты не должен вот так бросаться в гущу боя, – Маррада царапнула его синяк. – Для этого у тебя есть Ёрль, да и Берграй, в конце концов. Он дрался дольше, но его спина не похожа теперь на драную…

Она осеклась, почувствовав пальцы на своём подбородке.

– Сделаем вид, что твой рот не произносил, что я чего-то не должен…

– Кай, да я просто…

– …но остановимся на том, что ты уже успела где-то раздеть Берграя.

Маррада впилась ногтями ему в руку, чтобы отпустил.

– Кай. Кай, перестань! Ты раньше не был так ревнив.

– Раньше я не был с тобой честен.

Он вернулся к своим шнуркам.

– Мы всё ещё вместе? – спросила бабочка.

– Вместе.

– Ты меня любишь?

– Маррада, мне нужно больше времени. Чуть больше, пожалуйста. Не вижу к этому препятствий: это ведь уже случилось когда-то.

– Что же тогда было там? – она махнула на душевую, где остывал туман. – Ты был не против, что я ветрена, когда мы обманывали Берграя, кувыркаясь по отелям. Ты любил меня такой!

– Ты спросила о той любви, что была, Маррада. После инкарнации она не может быть той же самой. Той нет. Я не знаю, сколько дней потребуется, но точно знаю, что способен всё вернуть. Пока достаточно, если твоих эрогенных зон буду касаться только я. Или доктор, – он задумался и добавил мягко: – Ну, и ты сама, когда думаешь обо мне.

Они вышли в холл, пропахший старыми переплётами.

– Продолжим в постели? – Маррада ущипнула эзера за порез на челюсти.

– Нет, мне нужно заниматься шифром.

– Ну-ну.

Она не потрудилась объяснить, что значило это «ну-ну», покинула читальный зал и хлопнула дверью.

У лица сновали брыски. Болотная мошкара, которую мы поджигали, когда вечерело. А поджигали так: хлопнешь по брыске – и её животик вспыхнет тусклым трепетным огоньком. Никогда не знаешь, какого оттенка: то алым, то золотистым, то бирюзовым. Костров партизаны не жгли. А блесклявок берегли, как зеницу ока.

Прямо сейчас я не могла хлопнуть брыску: одна моя рука цеплялась за мох на древнем истукане, а другая скребла по склизкой трухе . Я пыхтела и прижималась щекой к деревяшке. И думала только о том, как достать яйцо на башке истукана и закончить испытание. Снизу покрикивал атаман.

– Ула, левой выше! – гаркнул Волкаш. – Правая болтается. Подберись, ветошь!

Ула – это я. Это меня он чехвостил. И не было сил шевелить губами. Оставалось только проворачивать в мыслях сценарий, где я отвечала: метко, хлёстко. А до яйца – ещё метра три вверх по истукану.

Это был экзамен для тех, кто изъявил желание остаться в отряде. Болен ты или ранен, устал или вообще девчонка – на исходе десятого дня будь любезен доказать, что выдержишь. Иначе больше не пустят в тёплое чрево землярки – и опять ползи, ковыляй по измазанным сажей пустошам, от хутора к хутору, с протянутой рукой. Пока не издохнешь.

Истукана Волкаш будто нарочно выбрал самого кривого и трухлявого. Хотя почему «будто»? Шчеров презирали на болотах, и Баушка Мац потребовала, чтобы атаман не давал мне поблажек, иначе его обвинят в кумовстве. Нас было только два шчера в отряде: Волкаш и я. Иногда казалось, на презрении к паукам и держится весь этот братский дух карминцев. Через раз там, где я хваталась, гнилая древесина крошилась прямо в пальцах и лезла под ногти. Добыть яйцо было не то, чтоб совсем невозможно. Просто, положа руку на сердце, не подходила я для жизни такой.