– Может быть, они притворяются “перекованными”, когда идут грабить своих соседей?

– Возможно. Но меня тревожит, что нападения происходят все ближе и ближе к Баккипу. Судя по тому, что говорят жертвы, существуют три различных группы. Но, когда поступает очередное сообщение о грабеже, или взломанном амбаре, или о корове, убитой в поле, складывается впечатление, что группа “перекованных” продвигается к Баккипу. Я не могу придумать никакой причины, по которой они могли бы так себя вести. И, – он перебил меня, когда я открыл рот, чтобы вставить слово, – описание одного последнего нападения совпадает с описанием нападения, о котором докладывали больше месяца назад. Если это те же самые “перекованные”, значит, они прошли долгий путь за это время.

– Это не похоже на “перекованных”, – сказал я и потом осторожно спросил: – Вы подозреваете, что тут кроется какой-то заговор?

Верити горько фыркнул:

– Конечно. Заговор против короля. Но по крайней мере в этом случае, как мне кажется, я могу не искать заговорщиков в Баккипе. Мне нужно обнаружить его источник. – Он внезапно остановился, как бы услышав, как резко звучат его слова. – Найди мне его, Фитц, ладно? Поезди немного вокруг и послушай. Узнай, о чем говорят в тавернах, присмотрись к знакам на дорогах. Собирай слухи о других нападениях и будь внимателен к деталям. Тихо. Можешь сделать это для меня?

– Конечно. Но почему тихо? Мне кажется, что, предупредив людей, мы скорее узнаем о том, что происходит.

– Мы бы услышали больше, это верно. Больше слухов и еще больше жалоб. Пока что это отдельные жалобы. Думаю, я единственный, кто сложил из них цельную картину. Я не хочу, чтобы Баккип вооружался, сетуя на то, что король не может защитить даже свою столицу. Нет. Тихо, Фитц. Тихо.

– Просто тихо разобраться в этом. – Я произнес это не как вопрос.

Верити слегка пожал своими широкими плечами, и было похоже, что он взвалил новое бремя на свои плечи, а не избавился от него.

– Останови это там, где сможешь. – Голос его был тихим, он смотрел в огонь. – Тихо, Фитц. Очень тихо.

Я медленно кивнул. Подобные задания я получал и раньше. Убийство “перекованных” не беспокоило меня так, как убийство человека. Иногда я пытался сделать вид, что только возвращаю мир в изувеченные души, избавляю от мучений семьи. Я надеялся, что не слишком привыкну лгать самому себе. Это была роскошь, которой убийца не мог себе позволить. Чейд предостерегал меня от этого, говоря, что я всегда должен помнить, кто я такой на самом деле. Не ангел милосердия, а убийца, который работает на короля. Или будущего короля. Это был мой долг – заботиться о его безопасности. Мой долг. Я помедлил, потом заговорил:

– Мой принц. Возвращаясь, я встретил нашу будущую королеву Кетриккен. С принцем Регалом.

– Красивая парочка, верно? А она хорошо сидит на лошади? – Верити не смог скрыть горечи в своем голосе.

– Да. Но по-прежнему по-горски.

– Она пришла ко мне и сказала, что хочет научиться ездить верхом на наших высоких лошадях. Я одобрил эту затею. Я не знал, что она выберет учителем Регала. – Верити наклонился над картой, как будто изучая что-то.

– Может быть, она надеялась, что вы научите ее? – Я говорил беспечно, обращаясь к мужчине, а не к принцу.

– Возможно, – он внезапно вздохнул. – О, я знаю, что надеялась. Кетриккен чувствует себя одинокой. – Он покачал головой. – Ей следовало выйти за младшего сына, за человека, который всегда располагает временем. Или за короля, чье королевство не балансирует над пропастью войны и бедствий. Я не осуждаю ее, Фитц. Я знаю это. Но она такая... юная. Иногда. И она так фанатично предана народу! Она сгорает от желания принести себя в жертву Шести Герцогствам. Вечно мне приходится ее сдерживать, объясняя, что не это нужно моей стране. Она как слепень. В ней нет покоя для меня, Фитц. То она хочет быть шаловливой, как дитя, то она выпытывает у меня все подробности какой-нибудь неприятности, о которой я хочу забыть хоть на некоторое время.

Я внезапно вспомнил, как настойчиво ухаживал мой отец за легкомысленной Пейшенс, и отчасти понял его мотивы. Женщина, которая была для него убежищем. Кого бы выбрал Верити, если бы ему было позволено выбирать самому? Вероятно, кого-нибудь постарше, спокойную женщину, уверенную в себе.

– Я так устал, – тихо сказал Верити. Он налил себе еще вина и, отхлебнув, отошел к камину. – Знаешь, чего я хочу?

На самом деле это не было вопросом, и я даже не потрудился ответить.

– Я хотел бы, чтобы твой отец был жив и оставался наследным принцем, а я – его правой рукой. Он говорил бы мне, что я должен сделать, и я бы делал то, что он просил. Я жил бы в мире с собой, невзирая ни на какие трудности, потому что всегда был бы уверен, что он знает лучше. Ты знаешь, как это легко, Фитц, идти за человеком, в которого веришь? – Он наконец поднял глаза и взглянул на меня.

– Мой принц, – сказал я тихо, – думаю, что да.

Мгновение Верити оставался неподвижным. Потом он подошел ко мне.

– А, – сказал он и пристально посмотрел на меня. Мне не потребовалось тепла его Скилла, чтобы почувствовать его благодарность. Он выпрямился. Мой будущий король снова стоял передо мной. Он отпустил меня еле заметным движением руки, и я вышел. Взбираясь по лестнице в свою комнату, я впервые в жизни подумал, не следует ли мне благодарить судьбу за то, что я родился бастардом.

Согласно обычаю, на время венчания короля и королевы Баккипа он или она привозили с собой своих слуг. Так было с обеими королевами Шрюда. Но принцесса Кетриккен из Горного Королевства в соответствии с законами своей страны прибыла в Баккип как “жертвенная”. Она приехала одна, и с ней не было ни женщины, ни мужчины, которые могли бы прислуживать ей. Ни одного человека не было в Баккипе, с кем она была бы знакома и кто мог бы скрасить ей первые дни в ее новом доме. Она начала свое правление, окруженная чужими людьми. Шло время, и она обзавелась друзьями и нашла подходящих слуг, хотя сперва сама мысль о том, что кто-то должен прислуживать ей, была для нее чужой и непонятной.

Волчонку не хватало моего общества. Перед отбытием в Бернс я оставил ему хорошо промороженную тушу оленя, которую спрятал за сараем. Ее должно было хватить на все время, пока я отсутствовал. Но, следуя истинно волчьей манере, он ел и спал, а потом ел и снова спал, пока мясо не кончилось.

Два дня назад, сообщил он, прыгая и танцуя вокруг меня. Внутри дома были разбросаны дочиста обглоданные кости. Он встретил меня с безумным восторгом, проинформированный о свежем мясе, которое я принес, как Уитом, так и собственным носом. Он жадно накинулся на угощение и не обращал на меня внимания, пока я собирал в мешок обглоданные кости. Слишком много отбросов привлекло бы крыс, а за крысами последовали бы крысоловы из замка. Я не мог так рисковать. Я потихоньку наблюдал за волчонком, пока прибирался. Я видел, как набухали мышцы на его плечах, когда он упирался передними лапами в мясо и отрывал от него куски. Большая часть костей была обглодана, и мозг из них был начисто вылизан. Это уже не щенячьи игры, а работа могучего молодого животного. Разгрызенные кости были толще моей руки.