«Я безоружна», – подумала она.

И от этой мысли страх стал еще сильнее.

«Думаю, это была не самая удачная идея. Я лучше вернусь домой» – вот что она хотела сказать Паландту, прежде чем развернуться и побежать к своему дому.

– Думаю, это было… на грани, – единственное, что она смогла выдавить из себя.

В глазах у нее стояли слезы, от боли, от страха и, конечно, от холода. Эмма заморгала, испугавшись, что вода может замерзнуть прямо на ее линзах.

– Я имею в виду, у моей мамы, – продолжил Паландт, отпуская Эмму, но держа руки наготове, чтобы в любой момент подхватить, как отец, который учит ребенка кататься на велосипеде.

– Вы когда-нибудь бывали в гостях у моей мамы, когда она еще жила здесь?

Эмма помотала головой.

– Ничего, – сказал Паландт и, если Эмма не ослышалась, тихо рассмеялся, но ветер поглотил все звуки. – Она всегда была чудачкой.

Остаток пути они молча шли рядом друг с другом, пока Эмма во второй раз за день не оказалась перед домом номер 16а. Во второй раз поднялась по крытой лестнице, чтобы всего через несколько секунд увидеть дом изнутри при свете.

– Мне очень жаль, но у меня не так уютно, как у вас, – извинился Паландт и хотел взять у Эммы пуховик, но ей показалось, что в доме слишком холодно.

Если верить старому ртутному термометру на стене, в прихожей было около шестнадцати градусов. В остальных комнатах не лучше, как заметил сам Паландт.

– К сожалению, мои финансовые возможности не позволяют мне постоянно топить во всех помещениях. Но мы можем сесть в гостиной перед камином, я приготовлю нам чай.

Эмма поблагодарила, но отказалась.

– Вы хотели дать мне телефон.

– Конечно, разумеется. Подождите, пожалуйста.

Паландт положил пакет с медикаментами на комод и исчез за дверью, которая располагалась слева от прихожей и, как предполагала Эмма, вела в ванную комнату.

«Он там хранит мой сотовый телефон?»

Эмма воспользовалась его коротким отсутствием и еще раз осмотрелась в прихожей.

Почта уже не лежала на полу перед входной дверью, вешалка для одежды по-прежнему пустовала. Как и стиропоровая голова без рта и глаз, которая, видимо, предназначалась для парика Паландта.

В колеблющемся свете старой лампочки, которая свисала с потолока, голова манекена отбрасывала человеческую, почти живую тень. Эмма подошла ближе и увидела, как сверкнуло что-то светлое; слабое поблескивание на матовой поверхности.

Она протянула руку, провела по грубому стиропору и затем посмотрела на свои пальцы.

«Нет!» – мысленно вскрикнула она. Взмахнула рукой, потерла ладонь о бедро, потом еще раз о куртку, но волос, длинный светлый ЖЕНСКИЙ ВОЛОС, который прилип к ней с манекена, никак не хотел отцепляться от пальца.

– Все в порядке? – услышала она за спиной Паландта, который как раз вышел из ванной.

Эмма повернулась к нему, к его очкам, к его натянутой улыбке – и к его тонким пальцам хирурга, которые были одеты в облегающие латексные перчатки и держали пакетик для заморозки.

– Я нашел это в шкафчике под раковиной, – сказал Паландт, улыбаясь, но в следующую секунду глаза за стеклами очков наполнились слезами. – Простите. – Он шмыгнул носом. – Я всегда становлюсь сентиментальным, когда думаю о матери. Она теперь так далеко.

Он поднял руки и пошевелил пальцами в операционных перчатках.

– Мама всегда использовала их, когда перекрашивала свои парики.

Больше всего Эмме хотелось закричать, но у страха тоже были пальцы, которые сомкнулись вокруг ее шеи и начали душить.

– В отличие от меня она любит носить эти волосатые штуки.

Паландт широкими шагами пересек прихожую и подошел к комоду из шпона, на котором лежал пакет. Его куртка неприятно шуршала при каждом движении.

Эмма отпрянула, прижала ладони к груди, в которой колотилось галопирующее сердце. Паландт тем временем загородил ей путь к выходу, поэтому Эмма стала осматриваться в поисках других возможностей побега. Или оружия, чтобы суметь отразить нападение, в котором не сомневалась. Вешалка? Слишком тяжелая, к тому же прикручена к стене. Стиропоровая голова? Бесполезна, слишком легкая.

Дверь впереди слева? Если повезет, и ноги, парализованные страхом, не откажут, то Эмма, наверное, даже доберется до кухни. Но кто сказал, что там стоит подставка для ножей, до которой она дотянется, прежде чем Паландт отдернет ее назад за волосы? Они уже отросли настолько, что за них можно ухватиться.

– Подержите, пожалуйста.

Эмма вздрогнула.

В руке у нее оказался кусок эластичного пластика, маленький пакет. Это Паландт сунул ей пакет для заморозки, в сам подошел к комоду и открыл верхний ящик.

Спустя короткое время он развернулся с довольной улыбкой на сухих губах. И с телефоном Эммы в руке.

– Вот он.

Паландт ободряюще кивнул Эмме. Видимо, он неправильно истолковал ее недоуменный взгляд, потому что сказал:

– Да, знаю. Перчатки, наверное, сейчас не нужны, раз я уже дотрагивался до телефона, но так хотя бы не будет новых отпечатков. Можно?

Он указал на ее руку.

Эмма взглянула на пальцы, которыми держала пакет для заморозки.

Паландт попросил ее подержать так пакет, чтобы он мог положить туда сотовый.

– Ведь так поступают с уликами? – обратился он к Эмме. – Когда его изучат?

Эмма нервно моргнула и закусила нижнюю губу, которая вдруг задергалась.

Паника – как невидимый ночной монстр. Даже убедившись, что он не спрятался в шкафу или под кроватью, ты еще долго лежишь с бьющимся сердцем в темноте и не веришь, что все позади.

– Изучат? – удивилась Эмма, на мгновение забыв про ложь, которую выдумала для Паландта. Ее лицо было все в поту, но Паландт, похоже, не видел этого даже в своих мощных очках или же считал, что это остатки снега, который медленно тает на лбу Эммы.

– Особая функция, – напомнил он Эмме. – С помощью которой можно выяснить, кому принадлежит телефон…

Он замолчал и вздрогнул, как от удара током. Такая непроизвольная реакция вполне подходила к электрическому жужжанию и вспышке в его правой руке.

Телефон.

Неожиданно озарившись ярким светом, аппарат загудел в латексных пальцах Паландта, и соседу Эммы потребовалось какое-то время, чтобы понять, что изображено на фотографии на экране: Двое. Мужчина. Женщина. Сидящие рядом. Сфотографированные тайком в ресторане, как они, влюбленные, ковыряют вилками в одном кусочке картофельной оладьи. Это картофельная фотография, которая возвещает звонок Филиппа!