При условии, что сарай действительно запирался.

В нос Эмме ударил резкий запах дизельного топлива, влажного картона и дезинфицирующих средств. И чего-то еще. Смесь автомобильных ароматизаторов и прогорклой ливерной колбасы.

Эмма захлопнула алюминиевую дверь садового сарая и принялась искать ключ. Его не было ни в замке, ни на раме, хотя в полумраке она не видела даже собственных рук, потому что через маленькое, замазанное грязью смотровое окно внутрь проникали лишь слабые отблески наружного освещения.

Но и с прожектором на восемьдесят ватт Эмма не смогла бы обыскать помещение. У нее даже на вздох не оставалось времени.

Открывающаяся внутрь дверь содрогалась под ударами Паландта. Эмма смогла лишь запереть ее на узкую щеколду, которая предназначалась для того, чтобы дверь не хлопала на сквозняке. Напора человеческого тела щеколда долго не выдержит.

– Выходи! – орал Паландт. – Немедленно выходи!

Это был вопрос лишь нескольких секунд, когда Паландт всем весом навалится на дверь и выломает ее. Своим телом Эмма не сможет защитить вход.

Нужно что-то придвинуть к двери.

Она обвела взглядом помещение – захламленный верстак, пустой металлический стеллаж, зеленая пластмассовая коробка для хранения подушек для садовой мебели – и остановилась на контейнере для биоотходов. Мусорное ведро на 240 литров с логотипом Берлинской службы по вывозу отходов, где в слове «Био» вместо «и» нарисована морковка. На крышке стоял ящик с инструментами.

Эмма сбросила ящик на пол и схватилась за контейнер, который, к ее облегчению, был основательно наполнен. Даже на колесиках его оказалось нелегко тянуть за собой, но тут всего лишь несколько сантиметров, и «может, мне повезет, и эта штука подойдет по высоте, так чтобы подпереть ею… руу-учку!».

Ее мысль перешла в крик, когда Эмма поняла, что уже слишком поздно. Что она недостаточно быстро двигала мусорный контейнер вперед и подарила Паландту драгоценное время.

Он со всей силы бросился на дверь, так ожесточенно, что выломал замок и ввалился в сарай, оттеснив Эмму в сторону. Локтем попал ей в живот, так что у Эммы перехватило дыхание, в глазах потемнело, и, чтобы предотвратить неизбежное падение, она ухватилась за какую-то ручку, не понимая в первый момент, от чего она; но, почувствовав холодный пластик, Эмма догадалась, что вцепилась в мусорный бак, который и опрокинулся вместе с ней набок.

При падении она ударилась головой о ящик с инструментами, но обморока не наступило. Она уставилась вверх и хотела закричать, когда увидела целый лес ароматизаторов-«елочек», которые болтались под самой крышей сарая. А потом действительно закричала, когда перед ней возник Паландт, держа в руке нечто, похожее на канцелярский нож.

Одновременно она тонула в вони, от которой лишалась рассудка, но не сознания, причем «тонула» буквально.

– Не-е-е-ет! – услышала она крик Паландта. Его рассудок, видимо, уже помутился, и Эмма вот-вот достигнет того же состояния.

О Боже, помоги! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы все закончилось!

Она лежала в липкой гнили, которая разлилась из бака на пол. Сладковато-прогорклый, вызывающий приступ тошноты биобульон.

Эмма хотела, чтобы ее вырвало. Но не получилось. Даже когда она увидела часть ноги.

Со стопой, но без колена, совсем немного кожи на икре и голени, зато огромное количество личинок. Скользкие червяки облепили отрубленные части тела, которые вывалились из контейнера для биомусора вместе с экскрементами, продуктами гниения и прочими частями трупа.

С каждым вдохом вкус смерти проникал в легкие Эммы и оседал в самой глубине бронхов, словно цепляясь рыболовным крючком и не оставляя возможности избавиться от себя ни самым громким криком, ни самым сильным кашлем. Эмма знала: даже если она переживет это (что маловероятно), где-то глубоко внутри у нее навсегда останется зерно страха, почва для ужасающих ночных кошмаров.

– Оставь ее в покое! – орал Паландт, всхлипывая и захлебываясь в истерике. Эмма не знала, имел ли он в виду жертву или ее пол, но в тот момент приближающейся смерти она не сомневалась, что костлявая стопа и наполовину сгнившая голень принадлежат женщине. И что Паландт, размахивающий канцелярским ножом в ее сторону, и есть Парикмахер.

Все кончено. Эмма по-прежнему сидела рядом с ящиком с инструментами на влажном полу. Правда, тоже вооружившись – в спешке она вытащила из ящика первое попавшееся, что-то длинное, удобно ложившееся в руку, с острыми краями. Но как ножовка ей поможет?

Эмма ударила ею Паландта по ногам, но тот почти ничего не почувствовал благодаря штанам.

– Ты за это поплатишься! – выкрикнул он и ударил кулаком, сжимающим канцелярский нож, прямо ей в лицо. Голова Эммы мотнулась назад, и она, наконец, потеряла сознание, выронила ножовку, но парадоксальным образом снова пришла в себя, во второй раз ударившись затылком о край ящика для инструментов.

Эмма почувствовала вкус крови во рту. Ей казалось, что через всю голову у нее проходит трещина. Ощущала руку Паландта в своих волосах. Она услышала щелчок, открыла глаза и увидела канцелярский нож прямо перед глазами. Кончик лезвия находился в миллиметре от ее линзы.

«Он снимет с меня скальп», – подумала она и вспомнила Le Zen… «Убирайся. Пока не поздно…» И чуть не разрыдалась, потому что не хотела, чтобы та ужасная картинка стала последним воспоминанием перед тем, как она покинет этот мир.

Ведь было столько чудесных и дорогих моментов. Помятое лицо Филиппа по утрам, когда подушка оставляла на его щеках волнистые отпечатки. Крохотная пара меховых сапожек четвертого размера, которые долго стояли у нее на столе в то время, когда они еще пытались завести ребенка; сапожки светло-коричневого цвета, потому что они не знали, будет это мальчик или девочка. Даже вмятина на служебном автомобиле Филиппа – это Эмма после банального спора о телешоу «Лагерь Джунгли» (которое он считал забавным, а она унижающим человеческое достоинство) пнула дверцу, выходя из машины, – да, даже это смехотворное свидетельство того, что она не всегда может обуздать свой темперамент, лучше того зеркала из Le Zen перед глазами.

«Проклятье, я не хочу умирать. Только не так!»

Паландт снова замахнулся.

Эмма еще подумала, как странно, что именно сейчас, впервые за последние недели, она больше не испытывает страха и абсолютно спокойна. Вероятно, потому, что получила доказательство, что не настолько параноидальна, как втайне боялась. А возможно, она просто сдалась. Еще она удивилась абсолютной безболезненности, с которой наступает смерть.

«Значит, вот это как», – успела подумать она, когда лезвие полоснуло по лбу и кровь водопадом хлынула перед глазами. Красный занавес, за которым исчез Паландт.

Эмма закрыла глаза, прислушалась к собственному дыханию, но этот звук ускользал от нее, смешиваясь с низким гортанным криком.