Перед Жуковым стоял выбор: выступить на защиту своей Родины, не щадя крови и самой жизни, или спасать шкуру ценой предательства своей армии, страны и народа. И Жуков встал на путь измены Родине.

Жуков от защиты Родины уклонился. Изменив присяге, Жуков укрылся в спасительном угодничестве: подпишу, что прикажете, подмахну, что повелите, только бы уцелеть, только бы не высказать мнения, с которым мог бы не согласиться Сталин.

Если бы Жуков не струсил, если бы не изменил присяге, то выход у него был достойный и честный: эту гадость не подпишу! И не вздумайте меня пугать Берией и подвалом, я сам застрелюсь, но под вредительскими приказами, которые ведут мой народ, мою страну и армию к гибели, вы моей подписи не добьетесь даже пытками. Своему народу не изменю!

Но Жуков изменил.

Жуков осудил генерал-лейтенанта Власова за то, что тот попал в плен. Этот момент мы будем обсуждать чуть позже. Подчеркну, не за все дальнейшие действия Жуков осудил Власова, а именно за то, что в плен попал. Жуков считал Власова трусом и настаивал на том, что ему надо было застрелиться до того, как попал в безвыходное положение.

Но сравним действия Власова и Жукова. Власов был захвачен в плен, но этим он никому вреда не нанес. А Жуков, рассылая в войска преступные приказы, сгубил кадровую Красную Армию, отдал противнику неисчислимые военные запасы и 85% военной промышленности страны, за этим последовали многомиллионные жертвы и разрушение многого из того, что страна создавала веками.

И если уж кто-то толкал Жукова на подписание этих безумных приказов, то надо было просто потребовать отставки, в крайнем случае — застрелиться. Но тут сработала другая философия: кто захочет класть свою голову...

По Жукову, в безвыходном положении Власову следовало застрелиться. А самому Жукову, когда не было никакого безвыходного положения, следовало любой ценой спасать шкуру.

Даже ценой гибели всей армии, народа и страны.

Другой факт: директива о приведении войск западных военных округов и флотов в боевую готовность, отданная в ночь на 22 июня. Как бы ее сегодня ни истолковывали, ее нельзя уподобить тем простым четким командам «В ружье», «К бою», которые превращают военнослужащего и военнообязанного в воина, тому ясному сигналу «Стране — мобилизационная готовность!», который поднимает весь народ на войну. В ней столько неясности. Столько запутанности. И это в то время, когда из самых разных источников поступали сведения о точной дате нападения врага.

ВИЖ. 1989. No 6. С. 37

— 1 -

«Журнал записи лиц, принятых И.В. Сталиным» разоблачает не один каскад жуковской лжи, а несколько.

Вот два рассказа гениального полководца.

Первый. Вечером 21 июня он, гениальный стратег, якобы совершенно ясно понял, что германское нападение неизбежно произойдет в ближайшие часы, ибо «сообщения немецких перебежчиков окончательно развеяли все иллюзии» (ВИЖ. 1995. No 3. С. 41).

Второй рассказ. «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города. Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 247).

Примем к сведению и первый рассказ, и второй. После этого заглянем в журнал, в котором регистрировались посетители сталинского кабинета.

— 2 -

21 июня 1941 года Жуков был в кабинете Сталина с 20.50 до 22.20. Когда же окончательно развеялись все иллюзии и гениальный полководец понял, что нападение неизбежно?

Допустим, что Жуков это понял до того, как вошел в кабинет Сталина, т.е. до 20.50. В этом случае его поведение необъяснимо. Стратег вдруг сообразил, что вот сейчас, через несколько часов, будет нанесен смертельный удар Советскому Союзу, в результате которого погибнут десятки миллионов людей, а страна скатится в третий мир, никогда не сможет оправиться от страшной раны и в конечном итоге рассыплется на куски. Как же в этой обстановке великий полководец отпустил Сталина спать? Если он вдруг понял, что война вот сейчас грянет, то надо было хватать Сталина за штаны, орать и визжать: Стой, гад! Спать не пущу! Поднимай армию! Звони во все колокола!!!

Теперь допустим, что «последние иллюзии рассеялись» и мысль о неизбежности германского нападения озарила Жукова в ходе совещания в кабинете Сталина. Но и в этом случае Жуков должен был действовать так же: любыми словами, вплоть до мата, любыми действиями, вплоть до мордобоя, удержать Сталина на боевом посту и заставить действовать в соответствии с обстановкой.

Как же Жуков описывает этот последний вечер в сталинском кабинете? А никак не описывает. И получается чепуха. Если он, великий, все понимал, а глупый Сталин ничего не понимал, то по логике вещей должно было бы произойти грандиозное столкновение: Жуков орет, Сталин орет, Жуков доказывает, Сталин не верит, члены Политбюро, угнув головы, боятся поднять глаза на схватку двух взбесившихся исполинов. И в мемуарах эта сцена должна бы быть центральной, узловой, ключевой, стержневой.

Но нет этой сцены в мемуарах. И выходит, что сообразительно-проницательный Жуков все понял, отсидел покорно полтора часа в кабинете Сталина, пожелал вождю спокойной ночи, счастливых снов и удалился...

— 3 -

И совсем уж смешным получается рассказ стратега, если вспомним, что 22 июня 1941 года в 0 часов 30 минут в войска ушла «Директива No 1» за подписями Тимошенко и Жукова: «...Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия... Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

У него, великого, все иллюзии рассеялись, он понял, что сейчас нападут, и тут же запретил своим войскам открывать огонь! Ему, гениальному, ясно, что сейчас нанесут смертельный удар стране, и вот он своей директивой вяжет руки всем командующим фронтами и армиями, всем командирам корпусов, дивизий, бригад, полков и всем нижестоящим, запрещая стрелять, налагая запрет на ЛЮБЫЕ действия!

Последний вариант. Мысль о неизбежном нападении пришла в голову Жукова после того, как он распрощался со Сталиным. В 22.20 Жуков вышел из кабинета. Прошел через несколько барьеров охраны, пересек Ивановскую площадь Кремля, дошел до своей машины, выехал из Кремля (опять через контроль), доехал до Генерального штаба, поднялся к себе, разобрал ворох бумаг, прочитал донесения, сравнил-сопоставил, и вдруг — озарение: так они же сейчас нападут!

Этот вариант не пройдет. Жуков рассказывал, что вечером окончательно развеялись все иллюзии и он все понял, а в этом варианте дело к полночи клонится.