– Здоров, это Бондарь, – усталой скороговоркой вымолвила трубка. – Я в квартире твоей приятельницы, которую третьего дня по голове стукнули, помнишь?

– Что с ней опять случилось? – напрягся Лазарчук.

– С ней – не знаю, я ее саму не видел, вроде дома ее нет. А в квартире погром и дверь взломана. Я тут спугнул пару жлобов и получил по кумполу.

– Щас буду, – коротко отозвался капитан.

Пользуясь тем, что улица с односторонним движением в этот час была пуста, он развернул автомобиль и погнал его в обратную сторону.

Опергруппа, поднятая по тревоге сообщением сознательной гражданки Дунькиной о происходящем ограблении, слегка задержалась с прибытием на место, потому что у лейтенанта Кукушкина случился острый приступ медвежьей болезни. Причиной неожиданного желудочно-кишечного расстройства бравого опера был вовсе не страх перед опасным заданием, а бутерброд с колбасой, наспех проглоченный лейтенантом в буфете Дома юных техников. Очевидно, юные техники обладали лужеными желудками, существенно превосходящими по крепости аналогичный орган лейтенанта Кукушкина. Во всяком случае, в туалете все того же Дома юных техников лейтенант заседал в гордом и отвратительном одиночестве.

С трудом дождавшись выхода бледного с прозеленью лейтенанта из отдельной санитарно-гигиенической кельи, опергруппа стартовала в нужном направлении и ворвалась в спящий микрорайон, угрожающе рыча мотором служебного автомобиля.

В небе, затянутом тяжелыми тучами, начинало погромыхивать. Стуча подошвами в такт нарастающему грому, опергруппа ворвалась в подъезд, на узкой лестнице перестроилась в колонну по одному и в резко распахнутую дверь квартиры влилась ручейком. Первая заминка произошла в тесной прихожей, где возглавляющий колонну сержант Коровкин с разбегу запнулся о разбросанную обувь, потерял равновесие, опустился на четвереньки, и в этот момент ему на спину упала складная детская коляска, стоявшая у стены в крайне неустойчивом равновесии. Висевшая на коляске детская панама спорхнула вниз и легла в горсть сержанта трогательным белым платочком.

Легкое замешательство нападающих позволило обладающему отличной реакцией Семену Ивановичу занять стратегически выгодную оборонительную позицию за дверным проемом комнаты. Прихватив в одну руку невесть откуда взявшуюся пустую водочную бутылку, а в другую – увесистый ломик, участковый плотно прижался спиной к стене.

Боевой товарищ сержанта Коровкина Саня Кубиков ловко перепрыгнул через поверженного соратника, по параболе красиво вошел в дверной проем и был на лету сбит точным взмахом поллитровки.

– Саню положили! – взревел с пола Коровкин, восставая и одним могучим движением сбрасывая с плеч коляску, как горец – бурку.

Хворый животом Кукушкин, не успевший еще перебраться через спонтанно образовавшееся препятствие из крупного тела Коровкина, играющего в черепашку под коляской, получил под дых металлическим фрагментом детского экипажа, охнул и согнулся пополам. Пистолет выпал из его руки, ударился об пол и самопроизвольно выстрелил, причинив сквозное ранение голеностопу зимнего сапога, который нерадивые хозяева не убрали в шкаф с наступлением теплого времени года.

– Стреляй гадов! – взревел в своей берлоге за тонкой перегородкой Дядьвась, восставший из мертвых по типу зомби.

– Трах-та-ра-рах! – грянуло за окнами.

– Бум! – расторопный участковый Семен Иванович несильно, но обидно —прямо в лоб – стукнул ломиком сержанта Коровкина.

– Е-п-р-с-т-о-о-о-о! – болезненно выругался сержант.

– Пи-и-и-и! – цензурной «глушилкой» запищал придавленный кем-то резиновый утенок.

Ослепительная синяя молния косо вспорола небо над пятиэтажным домом напротив, и из образовавшейся прорехи хлынула вода. Снова пугающе громыхнуло, лампочки в квартире замигали и погасли.

– Оп-ля! – растерянно пробормотал в темной прихожей лейтенант Кукушкин, жадно ощупывающий разномастную чужую обувь в надежде отыскать среди каблуков свое табельное оружие.

– Сдавайся, сволочь! – потребовал Коровкин.

Он наугад пнул темноту тяжелым ботинком, и с пола послышался мучительный стон ушибленного Кубикова.

– Стой, стрелять буду! – предупредил лейтенант Кукушкин.

– Всем стоять, расстреляю гадов на фиг! – заорал с лестничной площадки подоспевший капитан Лазарчук.

– Серебряными пулями, мля! – ликующе подтвердил Дядьвась Дунькин, широко распахивая дверь своих апартаментов.

У Дунькиных свет почему-то был, и лестничная площадка озарилась голубым сиянием работающего в квартире телевизора. В этом призрачном свете опухшее от возлияний лицо борца с нечистой силой – старика Дунькина – выглядело настолько пугающе, что бравый капитан Лазарчук дрогнул, попятился и наступил на руку шарящего по прихожей Кукушкина. Лейтенант взвыл, испугав пенсионера, который размашисто осенил себя крестным знамением и дернул на себя широко распахнутую дверь.

Безрассудный кот Тимоня, попытавшийся под покровом темноты проскользнуть в густо пахнущую борщом квартиру Дунькиных, был придавлен дверью и заорал так, что заглушил очередной громовой раскат.

– Молчите, падлы! – закричал окончательно выведенный из равновесия участковый Семен Иванович. – Руки за головы! Всем лечь!

– Сема, ты в порядке? – узнав знакомый голос, озабоченно спросил капитан Лазарчук.

– Серега, это ты, что ли? – узнав знакомый голос, спросил лейтенант Кукушкин.

– Кукушкин, это ты, что ли? – узнав знакомый голос, спросил Лазарчук.

– Это кто тут? – хриплым спросонья голосом спросила Мария Сергеевна Дунькина, не узнавшая никого, включая собственного супруга, мелко дрожащего в углу лестничной клетки.

Старушка выдвинулась на площадку со стеариновой свечкой в стакане, и последовавшее затем братание бойцов невидимого фронта прошло в зыбком свете плящущего огненного язычка и под сдержанные стоны раненых, включая помятого Тимоню.

В глухой полночный час долговязая фигура в белом пересекала поле нетвердой моряцкой походочкой враскачку. Поскольку вычерчиваемая путником волнистая линия лишь отчасти совпадала с узкой тропинкой, белые ноги то и дело оступались и соскальзывали с торного пути в заросли дикой мяты и полыни. Это вынуждало путника периодически ойкать и чертыхаться, прерывая импровизированную походную песнь – модный хит популярной девичьей группы «Эманси-пешки».

– А я такая крошка,

Дурить меня хорош-ка,

Кончай дарить мне брошки,

Наставлю тебе рожки! —

довольно мелодично напевал странник.

Бодрый мотив и жизнерадостно-агрессивная текстовка не позволяли заподозрить в ночном бродяге привидение, на которое он издали смахивал благодаря белым одеждам и нетвердой походке. Помимо отсутствия стенаний и бряцанья оков, фигуру в белом отличало от классического полночного призрака и отчетливо целенаправленное движение. С легкими волнообразными отклонениями от прямой, фигура держала курс на белый дом, окруженный черным забором, и через некоторое время благополучно достигла места назначения.