И только тут выяснилось, что никакой дороги к Швицу вокруг Люцернского озера нет и что к тому же французы забрали все лодки. Пришлось спускаться в Муотенскую (Муттенскую) долину через перевал Росшток… Но это оказался тот вариант, о котором в народе говорится, что «из огня да в полымя».

«Положение русских войск в Муттенской долине действительно было ужасно: изнуренные неимоверным походом, почти босые, без всякой теплой одежды, несколько дней уже нуждались они в продовольствии»[457]. «Офицеры и генералы бедствовали чуть ли не больше, и солдаты охотно им помогали, чем могли: чинили обувь на привале, делились харчами из последних скудных остатков. Милорадович на привале съел у одного солдата спеченную из альтдорфской муки пригорелую лепешку, очень ее похвалил, поблагодарил хозяина и прислал ему взамен небольшой кусочек сыра — половину всего, что имел сам. Солдат не взял сыру, а вместе с другими своего десятка или капральства составил складчину, по сухарику с брата, и все это с кусочком сухого бульона, взятого с убитого французского офицера, отнес в узелке к Милорадовичу, который поблагодарил и принял»[458].

Рассказывали и так: «Милорадович подошел к огню, увидел спеченные лепешки, взял одну и начал кушать с величайшим аппетитом: "Бог мой! да это вкуснее пирога! слаще ананаса! чья лепешка?" Ему сказали. "Благодарствую! Я пришлю тебе за нее сырку!" И в самом деле, человек принес маленький кусок сыру и, отдавая ратнику, сказал: "Извини, что немного! Барин пополам разделил, больше нет, ведь вьюк наш отстал!" Ратник не взял сыру, говоря: "Умру с голоду, а не возьму!" Тогда весь круг бросился к сухарным своим мешкам; достали каждый по сухарю и всякого, кто что давал, завязали в платок и понесли Милорадовичу, который, все приняв, пришел сам благодарить их за то»[459].

«18-го числа (29 сентября) Суворов собрал у себя военный совет, на который приглашены были: великий князь Константин Павлович, все русские генералы и некоторые из штаб-офицеров… Все вместе вошли к фельдмаршалу. Суворов остановился, сделал поклон, потом зажмурил глаза и, казалось, собирал свои мысли. После минутного молчания вдруг окинул всех своим быстрым, огненным взглядом и начал говорить торжественно, сильно, с одушевлением: "Корсаков разбит и прогнан за Рейн! Готце пропал без вести, и корпус его рассеян! Елачич[460] и Линкен[461] ушли! весь план наш — расстроен!"»[462]

На пути русских стояла 60-тысячная армия генерала Массены.

Суворов говорил: «"Одна остается надежда на всемогущего Бога, да на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы русские! с нами Бог!"…

Как будто искра электрическая пробежала во всех присутствовавших. Придя в какое-то восторженное состояние, Суворов продолжал: "Спасите честь России и государя! Спасите сына нашего императора!"… С этими словами бросился он к ногам великого князя и облился слезами. Все окружавшие приведены были в неизъяснимое волнение; никому еще не случалось видеть Суворова в таком расстроенном и встревоженном состоянии. Семидесятилетний полководец, испытанный в тысяче опасностей, непреклонный до упрямства, всегда изумлявший своей железной силой воли, — теперь плакал от горя…»[463]

«И с последними словами великий полководец пал к ногам Константина Павловича.

"Мы, — сказать прямо — остолбенели, и все невольно двинулись поднять старца-героя от ног великого князя; но Константин Павлович тогда же быстро поднял его, обнимал, целовал его плечи и руки, и слезы из глаз его лились. У Александра Васильевича слезы падали крупными каплями"»[464].

«Генерал Дерфельден первый заговорил от имени всех русских начальников: он ручался за неизменную храбрость и беспрекословное самоотвержение войска, готового безропотно идти всюду, куда поведет великий полководец. Слова эти были истинным услаждением для Суворова…»[465]

«Военный совет постановил — вместо Швица идти на Гла-рус и Кенталь. На арьергард Розенберга выпала трудная и почетная задача — прикрыть этот маневр от армии Массены, начавшей уже от Швица спускаться в Муттенскую долину»[466].

Багратион рассказывал: «Ту ж минуту Александр Васильевич, подошедши к столу, на котором была разложена карта Швейцарии, начал говорить, указывая по ней: тут, здесь и здесь французы; мы их разобьем и пойдем сюда…

"Михайло (Милорадович)! ты впереди, лицом к врагу! — Максим (Ребиндер)! Тебе слава!.. Все, все вы русские! — Не давать врагу верха; бить его и гнать по-прежнему! — Слава Богу! — Идите и делайте все во славу России и ее Самодержца Царя Государя". — Он поклонился нам и мы вышли»[467].

«19-го поутру передовые с обеих сторон пикеты имели перестрелку»[468].

«Сшибка загорелась сильно, но ненадолго; французы бежали с поля боя… Вслед за перепалкой Михаил Андреевич Милорадович приехал к нам с одним казаком; объехав нашу линию, велел собраться нам — и все слетелись к нему, как дети к любимому отцу. Он нам говорил: "Смотрите же, братья! Бить врага должно; вы для того только здесь, чтобы заманить врага к нам ближе. Стреляйте цельно, редко да метко! Налетов класть штыками на упокой и помаленьку оттягивать назад, когда будет приказано; слушайте барабана, смотрите на начальника; за храбростью в карман не лазить: ставь русскую богатырскую грудь на лицо, прямо!" Он тут ударил рукою по своей высокой груди и, простившись с нами, пожелал нам в поборники святого Георгия и уехал. "Вот богатырь — так богатырь!" — говорили ратники: "хват, молодец, наш брат русский! Начальник драгоценный!.."»[469]

«Пополудни в два часа неприятель, рассеяв своих тиральеров[470] впереди, сделал атаку начально на пикеты, потом на стоявшую впереди роту егерей и далее на расположенные за монастырем наши войска»[471]. «Горячий бой уже длился более двух часов, когда прибыли наконец на подкрепление авангарда остальные три полка: Милорадовича, Ферстера и Велецкого[472]. Это было уже часу в пятом по полудни. В то самое мгновение, когда неприятель был озадачен неожиданным переходом в наступление слабого авангарда Ребиндера, свежие войска русские с барабанным боем двинулись через первую линию. Предводимые неустрашимым Милорадовичем, они смело ударили в штыки и мгновенно опрокинули неприятеля»[473].