Запомнился мне один наш полет. Мы перелетаем на прифронтовой аэродром. Обстановка боевая. Я снял пушки с предохранителей, слежу за воздухом, за ведущим.

В небе рыскают «охотники» противника. В любую минуту надо ждать вражеской атаки. И вдруг слышу — Габуния передает мне по радио:

— Кожедуб, Кожедуб! Опробуй пушки, вдвоем летим.

Товарищеская спайка, душевная теплота скрывались за этими простыми словами: «вдвоем летим». Это значило, что в минуту опасности мы будем как один. Так было в воздухе, так было и на земле…

17. Закалка

Боевые будни продолжаются: идет подготовка, на боевые задания вылетаем редко. Меня очень огорчает то, что «летаю на остатках», то есть на уже отремонтированных самолетах. Индивидуальный самолет ко мне не был прикреплен. А как мне хотелось получить новую, «свою» машину!

Петро Кучеренко — с ним за это время я еще больше подружился — тоже мечтал о новом самолете. Поэтому, когда Петро, меня и других летчиков вызвал Солдатенко и сказал, что нам поручено полететь на тыловой аэродром, выбрать там новые самолеты и вернуться на них домой, я обрадовался, как мальчишка.

— Вам поручается ответственное задание, товарищи, — закончил командир. — Надо воспользоваться затишьем. Но в тылу не задерживайтесь. Как только получите машины — немедленно назад. Быстрее действуйте.

Мою радость разделял механик Иванов. Он ходил за мной по пятам и давал советы, на что, по его мнению, надо обратить особое внимание при выборе машины.

Солдатенко тепло проводил нас, и через несколько часов полета мы были уже на тыловом аэродроме.

Встретили там много летчиков из других частей.

Они тоже торопились. А новеньких «Ла-5» было столько, что у меня глаза разбежались.

Помня приказ Солдатенко, мы быстро выбрали самолеты. Обходя со всех сторон облюбованный мною «Ла-5», я повторял: «Не подведи, малютка!», хотя слово «малютка» никак не подходило к этой грозной машине.

Осматривая самолет, я подумал о том, что хорошо было бы встретиться с его конструктором Лавочкиным, с конструктором вооружения самолета Шпитальным.

Итак, машины приняты. Мы поздравляем друг друга, наперебой хвалим своих «Лавочкиных» и, довольные, гордые, веселые, идем к самолетам, чтобы полететь «домой».

Первым, кого я увидел, вылезая из кабины на нашем прифронтовом аэродроме, был механик Иванов. Замечаю, что у него грустное, не свойственное ему выражение лица, словно он не рад новому самолету. «Что-то неладное!» — подумал я.

Иванов подошел ко мне.

— В чем дело, Иванов? Вас словно подменили, — сказал я, пожимая ему руку и вглядываясь в его глаза.

— Товарищ командир, четырнадцатого апреля был налет, и наш командир…

Иванов, этот крепкий, мужественный человек, замолчал и опустил голову. Я крикнул:

— Да говорите же! Ранен, да?

— Погиб.

Я не мог выговорить ни слова.

…Солдатенко был в штабе, когда начался налет. Услыхав взрыв, он побежал на командный пункт, чтобы, как всегда, дать указания. Рядом в ангар попала вражеская бомба. Взрывная волна сбила с ног нашего командира и отбросила далеко в сторону. Он был смертельно ранен осколками.

Гибель любимого командира была тяжелым ударом.

В это тягостное для полка время нас поддерживал парторг Беляев. Он подолгу дружески беседовал с нами, все время был среди нас. Помню, кто-то из летчиков сказал ему:

— Какие потери у нас в части, товарищ Беляев: Гладких, Габуния, а теперь командира потеряли!

— Верно, друг, нелегко, только унывать не вздумай, — горячо откликнулся Беляев. — Вспомни Солдатенко, как он стойко переносил испытания. Большевики никогда не падают духом, они еще теснее смыкают свои ряды, если гибнет боевой товарищ.

Парторг учил нас стойко преодолевать трудности, выковывая победу.

И мы не падали духом, мужали в испытаниях. Мы проходили большую, трудную школу большевистской закалки. Гибель товарищей сплотила нас, заставила еще сильнее ненавидеть врага и яростнее рваться в бой.

18. Перед решительными боями

Немцы сосредотачивали силы в районе Белгорода. Всем было ясно, что наступившее затишье — предвестник больших сражений. И мы готовились встретить их во всеоружии: тренировались, изучали тактику, учились не только на опыте своей части, но и на опыте всех наших военно-воздушных сил. Изредка летали на боевые задания.

Командиром части назначили штурмана капитана Подорожного. Высокий, статный, с открытым, смелым лицом, он держался с большим достоинством. Новый командир был хорошим летчиком, он получил теоретическую подготовку в академии. Мы уважали Подорожного. Солдатенко же мы не только уважали, но и любили, как отца.

…Наступили теплые, весенние дни. Развалины ангара, возле которого погиб наш командир, так и стояли на окраине аэродрома. Вокруг развалин пробивалась молодая трава. Фронтовая жизнь шла своим чередом. Летая в разведку, мы видели, что враг подтягивает крупные силы. Чувствовалось, что скоро должны произойти важные события. Все с нетерпением ждали первомайского приказа Верховного Главнокомандующего.

Накануне 1 мая 1943 года часть получила поздравительные письма и посылки от незнакомых нам советских людей. Мне достался мундштук и портсигар из небьющегося стекла от ученика ремесленного училища. В посылке лежала записка: «Прошу передать летчику — делал сам. Бей врага, товарищ!»

Получил я и кисет с крепким самосадом от старой работницы — ткачихи из Ивановской области.

Вечером у нас торжественное собрание. Впервые я встречал Первомай в боевой обстановке.

Парторг Беляев, заметно волнуясь, зачитывает приказ Верховного Главнокомандующего. Слушаем, затаив дыхание. Товарищ Сталин приказал: «Всей Красной Армии — закрепить и развить успехи зимних боев, не отдавать врагу ни одной пяди нашей земли, быть готовой к решающим сражениям с немецко-фашистскими захватчиками».

Слова сталинского приказа заставили каждого из нас еще раз задуматься над тем, как лучше подготовить себя к грядущим боям.

После торжественной части были прочитаны письма, присланные нам с разных концов Союза рабочими фронтовых бригад, учителями и научными работниками, школьниками и школьницами.

Когда мы расходились по землянкам, кто-то из летчиков сказал:

— Какие теплые письма прислали нам труженики тыла! Как работают, молодцы! Нельзя нам отставать от них.

19. Первый сбитый комсомольца Амелина

Мы получили приказ перелететь ближе к линии фронта.

На подходе к новому аэродрому самолет Амелина вошел в штопор. Я похолодел. Быстро оглянулся — не сбил ли его противник. Нет, врага не было. В ту же секунду Амелин выровнял машину.

Мы благополучно приземлились.