Начало “демократии собственников” было очень скромным. Первые депутаты Каролины собирались в простом чарлстонском доме (Черч-стрит, 13). Тем не менее институты, подобные этому, стали основой для революции в управлении. Английская корона заложила основание своей американской империи, просто уполномочив соответствующим образом торговые компании. Хотя губернаторов колоний назначал король, признавалось, что их население вправе формировать представительные органы. И колонисты скоро начали учреждать такие институты. Ассамблея Виргинии собралась в 1619 году. К 1640 году в английских колониях действовало уже 8 ассамблей (в том числе в колонии Массачусетскоого залива, в Мэриленде, Коннектикуте, Плимуте и Нью-Хейвене, а также на Барбадосе)[285]. А вот в Латинской Америке ничего подобного не было.

Итак, ключом к успеху явилась социальная мобильность. Даже простой человек вроде Абрахама Смита мог буквально ни с чем приехать в американскую глушь и уже через несколько лет стать и собственником, и избирателем. В 7 из 13 будущих американских штатов накануне Войны за независимость голосовать имели право землевладельцы либо те, кто платил налог на собственность. Эти правила кое-где оставались в силе до 50-х годов XIX века.

В испанских колониях земля была распределена диаметрально противоположным способом.

Грамотой, датированной 11 августа 1534 года, Франсиско Писарро передал конкистадорам Иеронимо де Альяге и Себастьяну де Торресу обширную область Рурингуайлас в красивой долине Кальехон-де-Уайлас в Андах. Земля здесь была плодородной, а в горах было много драгоценной руды. Перед де Альягой встал вопрос освоения этих ресурсов.

Строго говоря, де Альяга и де Торрес получили не землю, а возможность эксплуатировать (система энкомьенда) около 6 тысяч индейцев, которые жили на этой земле. Прежде индейцы работали на Великого инку (в рамках системы мита). Теперь они отрабатывали барщину в рудниках и имениях испанцев-энкомендеро, платили оброк. Эта система принудительного труда была лишь немного изменена в 1542 году (репартимьенто): в ответ на злоупотребления энкомендеро под королевский контроль было поставлено “распределение” местных жителей между испанцами. (Индейцы убили де Торреса из-за его жестокости.) Энкомьенда не означала постоянного владения. По испанским законам земля, которой пользовался энкомендеро и его наследники, оставалась в собственности короны и границы ее даже не думали обозначать. Лишь со временем поместья превратились в наследственные асьенды[286]. Конкистадоры стали праздными богачами, а большинству достались крошечные участки. Даже среди иммигрантов энкомендеро составляли меньшинство (около 5 % испанского населения Перу)[287]. Поскольку, несмотря на эпидемии, рабочая сила имелась в относительном изобилии (в 1700 году плотность населения в 3 главных испанских колониях была в несколько раз выше, чем в английских), испанцы не испытывали потребности в работниках из Европы. С начала xvi века Испания ограничивала эмиграцию в американские колонии[288]. В результате колонистам не был доступен ни один из путей восходящей мобильности, имевшихся в Британской Америке.

Кроме того, испанское владычество подразумевало власть католической церкви. Католицизм отнюдь не был злом (миссионер Педро де Кордова первым указал на вопиющие злоупотребления в системе энкомьенды), однако важно то, что он представлял собой еще одну монополию. Напротив, Северная Америка стала домом для многочисленных протестантских деноминаций. Инакомыслие и многообразие были среди организующих принципов английской колонизации. Несмотря на негативные моменты (сразу вспоминаются сейлемские суды над ведьмами), сложилось общество купцов и фермеров, не чуждых идее политической и религиозной свободы. В статье 97 “Основных законов Каролины” Локк высказался о веротерпимости:

Удивительная самоуверенность: после стольких лет религиозной вражды в Европе строить общество, где всего 7 человек могут основать новую церковь! Эти глубокие различия между гражданским обществом колоний в Северной и Южной Америке отчетливо проявились, когда для них пришло время обрести независимость.

В 1775 году и Северная, и Южная Америка, несмотря на фундаментальные социально-экономические различия, были зависимыми территориями и управлялись заморскими королями. Это, однако, не могло продолжаться долго.

2 июля 1776 года толпа перед Старой биржей в Чарлстоне слушала, как Южная Каролина объявляет о независимости от Великобритании. Такое случилось впервые. Около 40 лет спустя пришел конец испанскому правлению в Латинской Америке. Первая революция, в Северной Америке, закрепила “демократию собственников” и привела к созданию федеративной республики, которая через столетие стала богатейшим государством мира, за южноамериканскими революциями последовали два века раздробленности, нестабильности и экономической отсталости всей Америки южнее реки Рио-Гранде. Почему?

В конце xviii века и Испанская, и Британская империи переживали кризис. Ужесточение имперскими властями контроля над трансатлантической торговлей и дороговизна Семилетней войны (1756–1763) привели к восстаниям в Америке. Мятежи в 70-х годах xviii века в английских колониях имели соответствие в испанских: восстание под предводительством Тупака Амару II в Андах (1780–1783) и восстание комунерос в Новой Гранаде (современная Колумбия) в 1781 году. Но когда 13 английских североамериканских колоний потребовали независимости, это была реакция сознательно стремящегося к свободе общества купцов и фермеров. Не только старинный вопрос о налогах и представительстве вызвал, по сути, продолжение гражданской войны в Англии в 40-х годах xvii века[289].