– Глаза белые, пустые. Меч над головой…

– Как ты его поднял?!

– Он же тяжеленный! Я проверял…

– Гиппоной, не молчи!

– Что на тебя нашло?

– Не знаю… – с трудом выдавил я.

– Как не знаешь? Врешь!

– Взялся за меч. Дальше не помню. Все в тумане…

Я почти не соврал. Туман ведь был? Был! Вот.

– А потом ты ка-ак оживешь!

– Мечом ка-ак махнешь!

– …мы шарахнулись…

– А ты опять каменный.

– …белый весь…

– …вот-вот грохнешься, копыта откинешь…

– …или рубить нас начнешь!

– Свихнулся?!

– …одержимый!

– Одержимый?

– Это из взрослых кто-то сказал.

– Никандр это сказал.

– Какая разница?!

– Ну да…

Тут я, говорят, упал. Не помню. Ничего не помню.

Меня занесли в дом. Раздели, обтерли водой с уксусом. Дали выпить разбавленного вина. Этого я тоже не запомнил, очнулся позже. Рядом сидели братья, переглядывались. Рассказали про вино, про уксус. Зачем сидели? Ну, лекаря позвать, если я помирать стану.

Хорошие у меня братья. А шуточки – ерунда. Плюнуть и растереть.

– Наставник Поликрат велел аор тебе больше не давать.

– Никогда?

– Никогда. До самой смерти.

– Будешь просить, не дадим!

– Даже близко не подпустим!

– Почему?

Не дадут они! Я бы теперь и сам к этому проклятому аору не притронулся. Ни за какие медовые коврижки! Но одно дело, когда ты сам, и совсем другое – когда тебе запрещают.

– Это оружие Посейдона!

– От него у тебя помрачение…

– Врите больше! У Посейдона трезубец!

– Точно! – ухмыльнулся вредина Алкимен. – Я так и сказал Поликрату!

– А он?

– А он мне подзатыльник дал. Хочешь, и тебе дам?

– Ты объясняй давай…

– Посейдон, он же морской бог, верно?

– Ну да…

– Значит, облик меняет, как вода. Каким захочет, таким и предстанет.

Я кивнул. Жеребцом Посейдон точно делался. Еще я слыхал про быка и барана. Зевс вроде тоже быком оборачивался. Зевс не морской… Ох, что-то я совсем запутался!

– Морские все такие!

– У него и оружие – оборотень!

– Если море взвихрить, волны поднять – трезубец.

– А землю колебать – меч.

– Как ударит им в дно близ побережья…

– …земля и трясется!

Я вспомнил великана с мечом. Нет, не Посейдон. Черногривый на суше не спит, утесом не прикидывается. Борода у него вся из пены. Я видел на фреске в мегароне. А великан – молодой, безбородый. И землю он мечом не колебал, я точно помню.

Он им женщинам грозил. Страшенным! Если бы я не очнулся, он бы их убил, точно вам говорю.

А может, и убил.

– Убил? Как?!

– Как убивают, парень? Ножом.

– Но ведь она чудовище! Как он справился?

Ночь. Звезды. Холодно.

Мы сидим во дворе: я и дедушка Сизиф. Я устроился на земле, которую с утра посыпали свежим песком в честь гостей. Подстелил кудлатую овчину, завернулся в плащ. Край накинул на голову, чтобы уши не мерзли. Дедушка сидит на лавке. Он в легком хитоне, больше ничего. Шерстяной гиматий, который Сизиф накинул поверх хитона на пиру, из уважения к собравшимся, дедушка отдал мне. В этот плащ я и завернулся. Дедушке гиматий достает ниже колен, а меня хоть два раза заворачивай.

По-моему, дедушка не чувствует ни жары, ни холода. А может, просто радуется обоим: и жаре, и холоду. С тех пор, как он вернулся сами знаете откуда, он одевается, как говорит бабушка Меропа, невпопад. Притворяется, добавляет бабушка, когда злится на мужа за то, что он выпил лишнего или разбил ее любимую вазу.

Сизиф-Притворщик. Сизиф-Хитрец. Сизиф-Лжец. Мне он ни разу не лгал. Или лгал, а я не заметил?

Я откидываюсь назад. Затылком и спиной упираюсь в дедовы колени. Только что Сизиф рассказал внуку сказку. В этой сказке силач Аргус, великан из Аркадии, убил чудовищную Ехидну. Убил не дома, в Аркадии, где он уже прикончил огромного быка и дикого сатира, ворующего скот. Новый подвиг Аргус совершил далеко отсюда, за морем, в Киликии.

Что ему море, если он великан? Вброд перешел.

Сказка, думаю я. Дедушка так и спросил: «Хочешь сказку, парень?» Я сказал: да, хочу. Я знал, что это быль, знал с первых слов. Утром в Кенхрейскую гавань прибыл торговый корабль из Ханаана. Все сразу поняли, что это финикийцы – нос корабля венчала статуя Афродиты Выныривающей[54], обязательное украшение каждой финикийской ладьи. Днем купцы явились во дворец, принесли подарки. Пошлину они заплатили еще в гавани, значит, к правителю могли и не приходить – невелика птица ханаанский купец! Папа их принял, выслушал с глазу на глаз. Пригласил вечером на пир. Когда финикийцы убрались, папа заперся с дедушкой: поговорить.

Слуг выставил, говорили наедине. Поздно – служанки омывали торговцам ноги, наливали вино, рабы вносили подарки в мегарон, потом уносили в сокровищницу. Куча народа, и у каждого – язык! Еще до пира весь акрополь знал, что в Киликии убита зловредная Ехидна. Сейчас, наверное, весь город знает, сверху донизу. Завтра по Пелопову Острову разбежится с севера на юг – у молвы ноги длинные.

Да и то, разве это тайна?

– Убил, – повторяет Сизиф. – Ножом.

– Как?

– По приказу Зевса.

– Нет, как убил? Каким способом?!

Я вспоминаю меч по имени Аор. Вспоминаю, как был великаном. Наверное, нож Аргуса похож на этот меч. А может, еще больше. Это же великанский нож!

– Отделил змеиное от всего остального. Разрезал пополам.

– Она, небось, не давалась! Билась до последнего!

– Глянь на небо, парень. Что видишь?

– Звезды, дедушка.

– Смотри внимательно. Моргай пореже. Что видишь?

– Звезды…

– Не отвечай. Просто смотри.

Смотрю. Звезды моргают, подмигивают. Одна сорвалась, покатилась на запад. Черное небо. Колючие искры. Моргают. Подмигивают. Светят. Катятся. Моргают. Не сосчитать. Подмигивают. Одна, другая, третья…