Нину, с каждым днем она становилась все слабее и слабее, но самым худшим было то, что она начала терять способность трезво думать – мысли разбегались, сбегались, сталкивались и рассыпались. Везде, куда бы она ни шла, ей встречалась лишь смерть – ни одного живого человека, и она сгорала сама. Может она смогла бы что-то придумать, если бы мозг работал как прежде, может смогла бы даже спастись, хотя навряд ли. Может даже и хорошо, что ее сознание засыпало, так оно не могло полностью осознать близости конца и испугаться его. Её больше уже не заботило, что случилось с ее близкими, друзьями – того мира больше не было, и всё что в нем осталось, всё что исчезло уже не имело никакого значения.

Однажды в пустом парке, где компанию ей составляли лишь несколько уже изрядно подгнивших трупов, она сидя на скамейке, грызла засохшую буханку, пытаясь хоть как-то ее размягчить в прокисшем молоке, и тут ее внимание привлек маленький засыхающий росток. Он наивно тянулся к солнцу, не подозревая о приближающейся гибели, и тут яд проник в него, разрушая его будущее.

На следующий день Нина вернулась к ростку с бутылкой воды, и на послеследующий… Каждый день она приходила к нему, словно одержимая навязчивой идеей – поливала его, достала из ближайшего цветочного магазина удобрений, даже досконально изучила несколько книг о садоводстве из библиотеки, но росток продолжал умирать, и с его увяданием в ее голове все чаще и чаще появлялась одна мысль, которая раньше показалась бы ей безумием. Даже сейчас, помутившимся от таинственного яда и пережитых ужасов рассудком, она понимала всю нелепость подобной затеи, но вместе с ее телом слабел и разум, и охватившая его идея переставала казаться бредовой, вскоре став для нее единственным смыслом самого её существования.

Девушка вытащила из кармана потрепанного и перепачканного пальто нож и протянув к ростку всегда тонкое, а теперь еще более иссохшее запястье, дрожащей рукой сделала на своей коже надрез. Багрово – алая кровь закапала на грязно – зелёные, посеревшие и почти засохшие листья, скатываясь по ним в почву, и пробираясь между песчинками к тонким корням, так отчаянно цеплявшимся за жизнь. Женя опустилась на холодную землю и свернулась клубком возле ростка.

– Мы ведь с тобой из одного мира – мира, который умер. Но ты съешь меня и будешь жить. Съешь меня… Съешь… И ты будешь жить, жить, жить, – шептала она слабеющим голосом, повторяя одно и тоже раз за разом, пока не замолкла навсегда.

Падший ангел

В подземелье ты найдешь себя и все потеряешь.

Это был один из особенных дней для Анны, но она еще не подозревала насколько. Вместе с ее другом Максом они решились смыться с уроков, притворившись жутко больными. Конечно им никто не поверит – эта парочка была известна своей тягой к приключениям, но разве можно усидеть за партой в этот погожий весенний денек? Скорее всего им влетит, и их отчитают, красиво и гневно распишутся в их дневниках – но это будет, когда – нибудь потом, а сейчас они свободны – и принадлежат только себе, теплому весеннему солнцу и друг другу.

Они шлепали по мокрому мху в ближайшем лесу, увязая ботинками в мини болотцах и прыгая по скользким камням меж журчащих ручьев. Все просыпается, все оживает, но Анну волновало больше всего сможет ли она коснуться руки Макса, идущего рядом.

А он – верный, хороший и веселый друг, словно не замечал ее влюбленных взглядов. Всегда поддерживал ее, подбивал на мелкие проказы и покрывал если их ловили. Но хоть убей – ни разу не проявлял к ней интереса как к девочке.

Макс был из тех, кто влюблен в звезды. Несмотря на прогулы и хулиганства, он хорошо учился, так как был весьма смышлёным. А вечерами сидел за умными книгами, разглядывая атласы звездного неба или пялился в телескоп, что ему подарил отец. Отец давно ушел из их семьи, а подарок остался, может оттого Макс и смотрит в небо, словно в надежде найти там нечто утраченное. Раньше своих сверстников он принял решение кем хочет стать, когда вырастет – космонавтом. Теперь Анне кажется, что и она хочет полететь вместе с ним.

– Глянь, – Макс внезапно остановился и указал на каменную насыпь меж деревьями. Они подбежали поближе.

– Как мне и показалось, тут проход, – перед ними зиял лаз, ведущий в черноту. Недостаточно большой, чтобы проникающий извне свет осветил там хоть что – то, но достаточно широкий, чтобы пролезть в него и идти – пусть и скрючившись.

– Давай залезем, – предложил Макс и не дожидаясь ответа достал из кармана телефон с фонариком.

Посветив разведки ради в черноту, он сделал первый шаг и галантно подал Анне руку.

– Мэм, – с ухмылкой сказал он, помогая не поскользнуться на мокрых камнях.

– А что, если мы заблудимся? – обеспокоенно спросила девочка.

– Давай так, дойдем до первой развилки. А там либо найдем опознавательный знак, чтобы не спутать куда повернуть, либо вернемся обратно.

Но развилок все не было и не было – словно гигантский червь вырыл себе нору, упрямо прогрызая себе путь вперед и немного вниз. С каждым пройденным метром они спускались все ниже и ниже, но плавно и постепенно, без каких-либо обрывов. В какой-то момент дорога стала закручиваться спиралью – сначала почти незаметно, потом витки словно стали мельче и у Анны уже начала кружиться голова от множества поворотов в этом темном пространстве.

А в какой-то момент, за очередным поворотом забрезжил свет. Анна уже понадеялась, что это выход наверх. Но они оказались посреди пещерной залы, посреди которых к их удивлению горел огонь. Только безумец будет жечь костер под землей, рискуя задохнуться – и дети уже были готовы повернуть назад, пока дым не заполнил проход, и они не задохнулись. Но на удивлении в пещере было легко дышать и царил запах свежести и мокрой земли.

Возле костра кто-то сидел – фонарик высветил темную мужскую фигуру в черном мешковатом одеянии. Кожа незнакомца была смуглая, странного серого цвета, что особенно было заметно по его лишенной каких-либо волос голове. И странные символы – татуировки покрывали его лоб и руки. Первым желанием детей было бежать – и как можно дальше от этого загадочного незнакомца, странного пещерного отшельника. Но стоило им заглянуть в его сияющие мудростью и пониманием глаза, увидеть его широкую улыбку и их наполнило ощущение тепла – несмотря