Донни скривил губы.

— Так нечестно. Я хотел G.I. Joe.

Айдан был сбит с толку гневом брата.

— Нет, ты не хотел. Ты сказал, что хочешь «Оптимус Прайм» и «Гримлок».[42]И ты их получил.

Донни потянулся к игрушке и вырвал ее из рук Айдана.

— Отдай!

Донни его проигнорировал, а когда Айдан попытался дернуть сильнее, тот ударил его кулаком со всей силы. Айдан в бешенстве закричал. Крики разбудили их дядю, дремавшего в нескольких футах от них на обитой клетчатой тканью кушетке.

Две секунды спустя все игрушки перекочевали в мусорное ведро, они оба оказались на полу, а в их ушах до сих пор звенела ругань дяди. Не говоря уже об ушибах, оставшихся в результате дядиного гнева.

— Это все из-за тебя, — ворчал Донни, пихая Айдана на лестнице, по дороге в их комнату.

— Я не брал твои игрушки, это ты взял мои.

Донни скривил губы.

— Это потому что ты должен научиться делиться. Ты такой эгоистичный мудак. Ненавижу тебя. Я жалею, что ты не умер вместе с мамой и папой.

Айдан замер, увидев враждебное выражение на лице брата, когда Донни протиснулся мимо него. С тяжелым сердцем он развернулся и вернулся в гостиную. Он прокрался за угол, страшась быть пойманным. К счастью, дядя вернулся обратно на кушетку, отключившись после своего рождественского загула.

Так тихо, как только мог, Айдан подполз к мусорному ведру и вытащил игрушки. Затем так же бесшумно он проделал путь назад на второй этаж, где вручил игрушки Донни.

— Они твои, — заверил Айдан, не желая, чтобы брат ненавидел его дальше.

Донни улыбнулся.

Но несмотря на то что Айдан вернул расположение брата, никакой радости ему это не принесло. Он просто чувствовал облегчение, что Донни больше не испытывает к нему ненависти.

Взрослый Айдан наблюдал эту сцену, вспомнив наконец каждую похороненную эмоцию того Рождества. Он забыл все это. Теперь же ему все было ясно. И он вспомнил другие случаи, когда Донни действовал этим методом. Вспомнил каждый раз, когда пытался задобрить брата, потому что Донни не желал мириться с тем, что Айдан обладает чем-нибудь.

Весь мир должен был принадлежать Донни.

Тут сцена поменялась, и Айдан увидел своего агента Мори с его последней женой у них дома. Высокая, темноволосая, молодая и красивая, Ширли восседала на кушетке, в то время как Мори сидел напротив нее в коричневом кожаном кресле.

— Почему ты такой грустный? — спросила она тихо.

Мори послал ей извиняющуюся улыбку.

— Прости. Я просто опять задумался об Айдане.

Она закатила глаза.

— Не могу поверить, что он отказался от таких денег.

Взгляд у Мори стал задумчивым. В руке он вертел стакан с бренди. Судя по выражению его лица, он находил это более чем вероятным.

— Счастье не купишь за деньги.

Она усмехнулась.

— Любой, кто это говорит, совершает покупки не в тех магазинах.

Мори никак это не прокомментировал.

— Ненавижу то, что с ним случилось. Он, без сомнения, один из самых лучших актеров своего поколения. Я бы просто хотел сделать что-нибудь для него.

— Ты послал ему ветчину.[43]

Мори смерил ее буравящим взглядом.

— Не как подарок. Когда я встретился с ним в первый раз, он был полон жизни и смеха. Если других актеров утомляла их известность, то его — нет. Он всегда ею наслаждался. Даже той ее частью, от которой мелкие актеры ломаются и срываются. Сейчас… сейчас он — озлобленный отшельник. Если бы я мог загадать одно единственное желание на Рождество, то пожелал бы — снова видеть его счастливым.

Айдан был поражен тем, что Мори не был таким бесчувственным, каким хотел казаться. Вот это да! Его агент хранил в тайне от него такое. На самом деле подо всем этим бахвальством было спрятано сердце.

Но это ничего не меняло. Он посмотрел в темноту.

— Предполагается, что это должно что-то значить для меня?

Ответ пришел, когда сцена снова стала расплываться. Как только окружающий мир обрел четкие очертания, появилось — не его будущее, как ожидал Айдан, — а скорее место, которое он никогда не видел прежде. Оно представляло собой темную пещеру с кровоточащими стенами…

Пока он шел к большой расщелине, вокруг раздавались слабые крики и стоны. Когда же Айдан достиг прохода, он замер. Там в длинном, струящемся белом платье стояла Лета. Напротив нее, впиваясь взглядом, находились двое рассерженных мужчин, в то время как третий, в белом, стоял слева от нее.

— Ты просишь меня пощадить ее? — насмешливо осведомился высокий блондин у мужчины в белом. — Ты понимаешь, что она натворила?

— Да, Зевс. Я понимаю. Но то, что она сделала, — она сделала, чтобы защитить невинного человека.

Зевс ухмыльнулся над его ответом.

— Ни один из них не невинен. Что такое смерть еще одного человека в этом мире?

Лета начала было отвечать, но стоящий рядом мужчина остановил ее, положив свою руку поверх ее руки.

Когда он заговорил, его голос был лишен каких бы то ни было эмоций.

— Я поручил ей позаботиться о человеке, и она выполнила свое задание до конца. Это Долор…

— Не смей защищать ее, — прорычал Зевс. — Из-за смерти Долора вселенная могла расколоться. Ты имеешь хотя бы малейшее представление, что могло бы случиться? Мог бы наступить конец света.

— Но не настал же.

Зевс послал в него молнию.

— М’Адок! — вскрикнула Лета, бросаясь туда, куда он упал на землю.

Зевс поднял голову.

— Я слышу эмоции в твоем голосе?

Айдан увидел панику в глазах Леты, но так как она была спиной к Зевсу, то он был уверен, что бог ничего не заметил.

Вместо этого М’Адок и темноволосый бог, стоящий около Зевса, обменялись странным взглядом.

— Брат, у них нет никаких эмоций, — убежденно произнес темноволосый мужчина. — Она находилась среди людей, и это — остаточный эффект.

Глаза Зевса опасно сузились, в то время как М’Адок поднялся на ноги.

— Ты защищаешь их, Аид?

Аид пожал плечами.

— Не совсем. Если ты захочешь, чтобы я ее наказал, — я сделаю это. Это — то, ради чего я живу.