китайцы, которые в молодости жили в России, и их семьи. Эта тётя выросла в России в детском доме около Москвы. Этот дом был специальный, где жили дети иностранных коммунистов, которые опасались репрессий и поэтому оставили своих детей в Москве. Их родители после войны стали руководителями стран или просто ответственными партийными работниками. Тётя жила в России до своих 14 или 15 лет, а потом, после войны, её забрали в Китай — она очень не хотела уезжать и навсегда осталась немного «русской», с русскими порядками, едой, культурой. Подруга рассказывала, что она говорила всё, что думает, — что очень нехарактерно для китайцев. Работала она профессором русского языка в университете, думаю, ей пришлось нелегко во времена Мао Цзедуна. Сейчас (не знаю, как в последние годы, ей за 80) она приезжает в Россию на встречи тех, кто жил в этом доме-интернате. Лет пять тому назад состоялась эта поездка с семьёй, они ездили по ленинским местам в Москве, потом на пароходе приехали в Санкт-Петербург. Поездка в целом очень понравилась, кроме общения с молодой девушкой-гидом в Санкт-Петербурге, которая критически отзывалась о Советском Союзе. Не понравилась эта критика не только пожилым, но и молодым китайцам. B отзывах это китайцы не напишут — понимают ли наши экскурсоводы это или нет?

Чтобы уж совсем не «затирать» европейцев, могу сказать, что я дружила и с австрийкой, и с немкой, и с француженкой — остались приятные воспоминания об этой дружбе. И конечно, образование у нас было схожее, и говорили мы на равных на многие темы, например о европейской культуре. Хотя — про схожесть культур: помню, приезжала в нашу лабораторию на лето француженка, профессор, вместе со своим сыном, школьником старших классах. Про Вторую мировую он знал, что американцы высадились и вместе с союзниками выгнали немцев из Франции; кажется, других знаний про войну у него не было. Сейчас во Франции довольно тяжело: родственники моей подруги не ездят в отпуск из-зa своих домов, потому что их часто грабят, если хозяева отсутствуют. Немки в целом могут быть довольно высокомерны. Я помню, на шахматном турнире с моей хорошей приятельницей, француженкой (вот уж с ней я много разговаривала — у нее была кандидатская по истории искусств), любила пообщаться немка — меня она полностью игнорировала, даже не здоровалась. Моя немка, с которой я дружила, выросла в Восточной Германии, однако, по крайней мере тогда (в 1990-х), это надо было скрывать перед другими немцами. С китайцами я чувствовала, что наше европейское образование даёт какие-то преимущества, и искусство вести беседу — одно из них, но я, возможно, не знаю многого из того, чему учат китайцев. Однако с друзьями, китайцами, было ощущение того, что они свои. Кстати, наиболее артикулированными (то есть разговорчивыми) мне кажутся американцы, но беседовать в целом они любят только друг с другом, а сами темы меня часто поражали: могла быть жуткая ерунда, запомнилось обсуждение цвета леденцов в пакете «М&М». Мои друзья-американцы были в основном профессорами, как-то с ними у меня получалось найти общий язык, в отличие от основной массы; а ещё пожилые люди тоже доброжелательные, и, конечно, мои студенты, а также многие сотрудники вне зависимости от возраста — большой список получается.

3.4. Русское общение в Америке. Наши хобби

На новом месте ученые обжились, и не последнюю роль сыграло большое русское общество, которое оказалось там. Выяснилось, что русские дружат (не общаются, а именно дружат!) только с русскими (я понимаю под русскими всех жителей бывшего Советского Союза); исключения, конечно, бывают, но не часто. Первые годы были особенно бурными в общении — нам было интересно встречаться с приехавшими эмигрантами, среди которых были художники, писатели, люди других профессий, с которыми мы, может быть, не встретились бы в наших моногородках, где жили только физики и биологи. Потом, когда русских стало много, они опять сегрегировались по своим «стратам».

Священники русской зарубежной церкви приглашали нас домой в гости. Мы, представители третьей волны эмиграции, были для них чем-то диковинным. Первую и вторую волны они знали, сами были выходцами из этих волн. Первая волна (я бы даже сказала, те, кто родился в России) к этому моменту была уже небольшой, хотя и включала долгожителей, кто еще участвовал в Гражданской войне; их дети в большинстве своем (по личному опыту) сохранили русскость и привязанность к церкви, а вот внуки уже полностью ассимилировались. В основном в церкви были представители послевоенной второй волны, исторически мало известной, в отличие от первой волны с ее богатой аурой и очень известными представителями. Когда я говорю об эмиграции 90-х, то это сложный вопрос, тут надо делить на этническую составляющую: еврейская эмиграция — да, состоялась, поскольку уезжали большими семьями и даже целыми сообществами, например бухарские евреи. Однако некоторые вернулись, особенно те, кто был немолодого возраста, чтобы иметь возможность работать в России. А вот этническая русская — более аморфная: кто-то вернулся, у кого-то вернулись дети, кто-то планирует вернуться или живет на две страны, у многих близкие родственники остались в России, включая родителей или детей. Тут, скорее, можно говорить о людях, которые уехали на работу или вышли замуж, чем об истинной эмиграции.

Эмиграция начала 1990-х (точнее люди, приехавшие в это время) была вся из Советского Союза, церковь для них была чем-то далёким. Отец Василий, сначала священник в Варшаве, затем в Сакраменто, потом ставший митрофорным протоиереем в Сан-Франциско, понимая наш какой-то внешний интерес, пытался как-то разнообразить службу в церкви, добавляя к ней культурную программу — встречи с писателями, художниками, театральными деятелями, приехавшими из России. Надо сказать, что особенно преуспевшие на перестроечном поприще деятели искусства получили профессорские позиции в американских университетах. Я помню, что лично приглашала одного из писателей, профессора в Университете Калифорнии. Oн критиковал одну из известных личностей времён советской власти во время встречи в церкви, eгo рассказ был очень популярен во времена перестройки. Помню посиделки дома после выставок у одного из художников, который выставлялся на Малой Грузинской, а потом получил позицию профессора в колледже.

Я начала выяснять, какая тут русская церковь и кто такой протоирей. Протоиерей — старший иерей (официальное название православного священника), принадлежит к белому духовенству (тому, которое может жениться, в отличие от монахов — чёрного духовенства), обычно настоятель храма. За особые заслуги перед церковью протоиерею может быть даровано право ношения митры, головного убора. Такой протоиерей называется митрофорным. В чёрном духовенстве соответствующим титулом будет архимандрит.