Она легла в углу, положив большую свою голову на лапы, и будто застыла. Заводчик уже несколько раз с тревогой заглядывал в её тюрьму — не заболела ли накануне такого ответственного момента? Он решил: не исключено, что эта вот молодая гулливерша и фермерский алабай могут выйти победителями в предстоящих схватках с его стаффами. Жаль, конечно, будет его товара — но на то и бой, чтобы кто-то погибал; за жизнь его собак платят очень хорошие деньги. Так вот, если эти уработают его собак, то потом будут биться друг с другом, по размерам как раз подходят. Так на преступных рингах, где он подвизался, ещё не делали, но почему бы не попробовать? Даже интереснее будет. Если, конечно, уработают…

Поутру, ещё до позднего мартовского рассвета, тюрьмы-вольеры с обречёнными животными погрузили в грузовик и повезли к месту боя. Туда же доставили и его стаффов, прибыли и другие владельцы со своими собаками. В дорогущих внедорожниках — гости, готовые растрясти мошну за вид умирающих живых существ. Кое-как утоптанная в снегу и огороженная яма-ринг, ветеринар, посасывающий фляжку с виски. Короткая протокольная часть, внесение ставок. Заводчик, тоже участвовавший в тотализаторе, расщедрился как никогда, предвкушая необычное шоу.

Первыми выгнали дворняг. Собаки, будто чувствуя приближающийся конец, не хотели выходить, всё дальше забивались в вольеры, отчаянно выли и скулили, так что, как в корриде или в цирке, приходилось колоть их длинными острыми пиками. Этих хватило стаффам на несколько минут. Пришла очередь за первой овчаркой. Умнейшее существо отчаянно сопротивлялось озверевшему от крови хищному противнику, обороняясь и даже нападая, но, обученное многим премудростям, оно всё же не могло в полной мере противостоять собакам, специально натасканным на бой и убийство. Особенно тяжело было служебной собаке от того, что вокруг ринга слышались не привычные подбривающие возгласы людей, а злобное улюлюканье, требующее убийства.

Стафф напирал, видно было, что минуты благородного потомка волков сочтены. Но тут на болоте произошло замешательство. По накатанной джипами колее к месту ринга подъехали несколько машин, из которых выскочили незнакомые завсегдатаям люди в форме и приказали остановить действие. Да хозяева собак и сами, почуяв неладное, оттащили своих питомцев и начали распихивать их по вольерам и багажникам. Полузагрызенная овчарка легла на снег, сил жить у неё оставалось всё меньше, только глаза молили о помощи.

Увы, людям было не до неё. Началась суматоха, участники и зрители спешили улизнуть от полицейских, бросая своих собак. И первым попытался сбежать заводчик, сразу оценивший эту гибельную для себя ситуацию. Предусмотрительно прихватив забытый в штабной палатке переносной сейфик со ставками, он уже мчался к своей машине — той самой, хорошо известной со слов Славика. Но от судьбы, видно, не убежать. На бегу он краем кармана случайно задел щеколду вольера, в котором томилась Жулька. Собака, даже здесь, на месте схваток, не перестававшая ждать случая к освобождению, одним прыжком вымахнула из клетки. Заводчик от неожиданного толчка дверцы потерял равновесие и затормозил, и тут на него всей своей массой обрушилась разъярённая рыжая бестия. Она сбила своего тюремщика с ног, и, стоя над ним, уже готова была вонзиться в горло, как услыхала знакомый голос и запретительную команду:

— Жулька, фу!

К ней бежал их сосед, отец её младшего хозяина Славика.

Воспользовавшись тем, что собака подняла морду, заводчик ужом попытался вывернуться из-под неё и отползти, не выпуская, однако, из цепких своих лапок ящика с деньжищами.

— Ты куда? Или собачке приказать тебя постеречь? — грозно спросил подбежавший Володя.

— Не-не-не-не — бормотал заводчик, ища глазами какую-нибудь для себя лазейку и косясь на злобно оскаленную пасть своей недавней невольницы. — Да, зубки у неё — не дай Бог на них попасть, совсем как у моих корсиканок.

Лазейки на этот раз не нашлось.

— Этот, что ли, твою собаку у мальчишки увёл? — спрашивали Володю подошедшие к ним сотрудники полиции. К этому моменту они задержали ещё нескольких участников ринга, надели на заводчика наручники, забрали сейфик и в присутствии тут же назначенных понятых из числа зрителей вскрыли его.

— Два года мы ваш тотализатор разыскивали. Но сколь верёвочке ни виться… — приговаривал один из полицейских, усаживая заводчика в свою машину.

Поляна со следами крови пустела, только собачьи тела оставались неподвижны.

— Ну что ж, друзья, жаль вас. Но сегодня вы пострадали не зря — помогли эту поганую шайку выловить. Теперь больше никого вусмерть драть не будут — печально сказал командир группы, обращаясь к погибшим собакам. — И тебе, Владимир, спасибо, помог. Без тебя мы этих гадёнышей и в этот раз вряд ли выловили бы. Хорошо, когда у полиции есть друзья — да, Толя? — спросил у одного из полицейских, и в самом деле давно и крепко дружившего с отцом Славика.

— Смотрите, а одна-то собака ещё жива — крикнул молоденький лейтенант. — Может, отвезём в наш полицейский питомник, её там подлечат.

Он взял на руки истерзанную овчарку и понёс её к себе на заднее сиденье. В глубине больших зелёных зрачков животного, уже потерявшего надежду на помощь, вспыхнули благодарные живинки, и горячий шершавый язык лизнул руку своего спасителя.

Володя отвел всё ещё дрожащую от ярости Жульку к своему автомобилю, дал завалявшуюся в карманах конфетку и пообещал:

— Теперь уж тебя никто к драке принуждать не будет. Паршивцев этих, что такую подлую забаву придумали, арестовали, судить, наверное, будут. А мы — домой, к Славке и тёте Томе.

И они уехали с поганого болота, где полицейские захоранивали останки двух животных, ставших жертвами человеческой жестокости.

…Много позже, когда Жулька выросла и с ней произошло множество неожиданных и даже невероятных событий, Володин друг-полицейский рассказал, что задержанных той весной на лесхозовских болотах организаторов кровавых собачьих боёв действительно судили, в их числе и подлого заводчика, который получил тюремный срок. Говорят, на отсидке он частенько поминает какого-то призрачного «баскервиля», который-де ему все карты по жизни спутал. А с разведением собак решил покончить навсегда, собирается податься как можно дальше от этих краёв. Его собак — и стаффордширских бультерьеров, и итальянской селекции кане корсо — передали в другие клубы, где животные оказались далеки от крови и жестокости.

Помнишь, дружок, как мы учили тебя бегать в упряжке? Я с молодости питаю любовь к лыжам, поэтому решил, что на лыжне мы должны быть вместе. Во времена твоей юности в собачьих магазинах нынешнего изобилия ещё не наблюдалось, подходящую шлейку найти было не так-то просто. Поэтому я сам сшил тебе специальную удобную упряжь из прочных капроновых фалов. И вот едва на аллеях ближнего парка утрамбовался ноябрьский снежок, как мы с дочкой и одним из моих приятелей отправились туда на первый урок езды. Лыжонки взяли детские, чтобы не путаться в них при неизбежных падениях. Я надел на тебя шлейку, на себя — лыжонки, палки взял, чтобы тормозить, если ты понесёшь. Ты головой вертишь, понять не можешь, что тут затевается. Решили сначала просто погонять будущую упряжную без «седока». Дочка встала на одном конце аллейки, приятель — метрах в ста на другом. Дочка тебя позвала, ты сорвался и намётом — к ней, прошёл дистанцию налегке, получил лакомство. Потом в обратную сторону пробежался на зов приятеля, тоже полакомился. Тут и я к тебе прицепился, изготовился. Дочка свистнула, ты рванул, я со своими лыжами — вверх тормашками. Тогда товарищ мой взялся за петлю на шлейке, и, когда дочка позвала, слегка попридержал на бегу, давая мне возможность плавно набрать ход. Потом дочка тормозом поработала. На третьем заходе глядим — а ты уже на старте не рвёшь, ко мне приноравливаешься. Я стал сам команды подавать — ты начал их слушаться. На следующий день взяли уже настоящие мои гоночные лыжи, пару раз пробежались туда-сюда, и ты, хорошо усвоив требуемое, помчал меня плавно и ровно, тормозя и ускоряясь по команде. Через неделю повторили полученные навыки на загородной лыжне. И с тех пор до последней твоей зимы мы с тобой всегда катались вместе, ловя удивлённые взгляды уступающей лыжню публики.