нет ни серьёзных планов, ни хотя бы поклонника или чего-то ещё, чем можно занять время. – Алиса не открыла глаз, надеясь, что голос уйдёт. Она пыталась удержать в голове обрывки сна. Дворец – вот что важно. А ещё раненые, убегающие создания. Важна каждая деталь, за исключением раздражающего голоса, уводящего её от Страны чудес. – В самом деле! Я с тобой говорю, Алиса. Сейчас же открой глаза. Я же вижу, что ты проснулась.

– Да замолчи ты, – сказала Алиса сестре, зарываясь поглубже в одеяло и кладя подушку на голову. Матильда должна исчезнуть. Пару мгновений тишины – и Алиса наверняка вспомнит всё и разберётся, что бы увиденное могло значить. – С твоей стороны очень грубо входить без стука. Я сейчас немного занята. Уходи.

– Ну уж нет, – сказала сестра не без удивления.

Алиса открыла один глаз и увидела Матильду в туго затянутом чепце. Сестра смотрела на неё, при-подняв бровь, в глазах почти сверкали молнии.

– Прошу, уйди, – сказала Алиса как можно серьёзнее. – Я пытаюсь вспомнить кое-что очень важное из сна, а в твоём присутствии это практически невозможно.

– Какая чушь. Пытаешься вспомнить сон? Вот так занятие. Мне нужно с тобой поговорить.

Алиса убрала подушку с головы и уставилась на сестру в недоумении. Вот она, такая собранная, такая самодовольная в своём положении, уселась на край кровати. Словно мир перестанет вращаться, если старшие сёстры не смогут без спроса врываться в комнаты младших со своими, с их точки зрения, важными идеями, будить счастливо спящих людей, исправлять их (предположительно неполноценные) личные жизни и распорядок дня.

Алиса вдруг поняла: на самом деле её раздражает в Матильде именно это. Помимо непрошеных уроков, когда Алиса была помладше, нежеланных знакомств с неприятными молодыми людьми теперь, когда Алиса стала старше, постоянных и беспощадных проповедей на тему её убеждений и политики. Помимо всего этого, под всем этим было непоколебимое самодовольство Матильды, несокрушимая уверенность во всём, что она делала. Допустимым был только один взгляд на вещи: Матильдин. И ведь она не то чтобы отмахивалась от убеждений других людей, она их буквально не замечала.

– У тебя две минуты, – сказала Алиса ровно. – И если ты ещё раз войдёшь в мою комнату без разрешения, следующим утром проснёшься со стекающим по лицу бланманже.

Глаза Матильды округлились в необычайно приятном ужасе.

– Именно об этом я и хотела с тобой поговорить, Алиса, – сказала она чуть более визгливо, чем наверняка намеревалась. (Ещё одной невыносимо раздражающей деталью был неизменно спокойный, покровительственный тон Матильды. И то, что она его потеряла, стало маленькой победой на игровом поле в голове Алисы.) – Вчера ты была необычайно груба с моим другом мистером Кони.

– Это он был чрезвычайно груб! – парировала Алиса. – Вёл себя ужасно: словно дядя, старший брат или смотритель зоопарка, которому вверили зверюгу Алису. Он говорил ужасные, невероятно грязные вещи моему другу мистеру Кацу. И, должна добавить, начал первым.

Матильда была потрясена и на мгновение замолчала. Ей явно передали не всю историю, какая бы сорока ни принесла ей её на хвосте.

Однако она не стала подвергать сомнению сказанное Алисой.

– Но ведь мистер Кац не... из нашего... круга... – начала она вместо этого виновато. Было слишком очевидно, что конкретно она подразумевает под «людьми нашего круга».

– Да будь он хоть сатир или демон, английскому джентльмену подобает проявить хоть толику вежливости, если его персоне не было нанесено оскорбление, – сказала Алиса ледяным тоном. – А поскольку мистер Кац ни то, ни другое и к тому же барристер, вероятно, он вполне заслуживает толики уважения.

Матильда вздохнула, а затем кивнула, оглядываясь по сторонам почти взволнованно. Она разгладила перед платья.

– Разумеется, ты права. Просто... Кони близкий друг Корвина и правая рука Гилберта Рэмсботтома. – При этих словах Алиса едва не подпрыгнула: мистер Хедстрю теперь для её сестры Корвин. Ну и ну! – Его ждёт будущее в политике, вероятно, не в роли избранного представителя власти, вроде самого Рэмсботтома, а скорее человека закулисья. Организатора, деятеля. Что, конечно, не важно, – добавила она быстро, заметив Алисин взгляд. – Просто теперь он начал немного усложнять жизнь Корвину из-за вашего вчерашнего... инцидента. Это ставит меня в очень сложное положение. Возможно, мне вообще не следовало представлять вас друг другу подобным образом, но теперь... Он, кажется, никак не поймёт намёки и не отцепится от тебя... словно бульдог, сомкнувший челюсти. – Алису удивила и необычайно яркая метафора от обычно скучной и незлобивой сестры, и почти прозвучавшее между строк извинение. – Корвин понимает твоё нежелание иметь с Кони что-либо общее (думаю, его заметил бы и пролетающий голубь), но этот человек его друг. Ты бы могла... я не прошу тебя встретиться с ним ради меня, но, возможно, ты бы могла... закончить ваши отношения на менее кислой ноте, чем в прямом смысле захлопнутая перед его лицом дверь?

Алисе хотелось закричать. И не только из-за муки, на которую её вынуждают пойти (а ведь во всём виновата сестра, сующая нос в её дела). Глупая Матильда тратила время, треща о юношах, дружбе, отношениях и жалком подобии сплетни, в то время как целый мир был на грани катастрофы.

В то время как судьба её друзей висела на волоске.

И всё же по прошествии нескольких часов с момента Алисиного изгнания из Страны чудес (даже несмотря на временное помилование в виде сна прошлой ночью) ситуация казалась всё менее чрезвычайной, по крайней мере эмоционально. Ощущение отчаяния стремительно превращалось в нечто более похожее на желание вернуться к книге, сюжет которой достиг кульминации, а тебя грубо выдёргивают из выдуманного мира повседневные дела. Истовому читателю не терпится вернуться к страницам... но эта потребность ощущается не так остро, как, скажем, необходимость убедиться, что вашему малышу-котёнку хватает молока.

Когда Алиса снова сосредоточила внимание на Матильде, она увидела огорчённую девушку, обеспокоенную своими отношениями с поклонником (которого она, очевидно, любит) и друзьями. И, по сути, только что признавшуюся в этом своей младшей, «несмышлёной» сестре.

Всё это было трогательно, но Алисе по-прежнему нужно было поскорее выставить её из комнаты.

– Ладно, чего там, так и быть, – произнесла она сварливо. – Я поговорю с ним в самый последний раз в вашем с Корвином присутствии. Только никаких долгосрочных обязательств и никаких романтических прогулок в каретах или крестин. И чтобы после была поставлена точка.