с языка. Вместо этого он тихо выругался и глотнул рома. Кубики льда жалобно звякнули в бокале.

— Но я был не на «их» месте, Уилл. Я находился на планете. В тот самый момент, когда не неё падали эти чёртовы обломки. Ты хотя бы представляешь, сколько наших сгорело в атмосфере, потому что не могли выбраться с падающих на поверхность кораблей?

— Представляю, — тихо ответил Форсетти. — Мы сами тогда едва уцелели. Вышли из зоны притяжения на одних маневровых.

— И после этого ты ещё спрашиваешь меня о таком?

В его голосе сквозила злость.

— Просто... — Форсетти покачал бокал в пальцах. — Я не могу видеть в них просто точки на дисплеях.

Манфред закрыл глаза, на некоторое время вернувшись в прошлое. В тот день, когда началась эта... странная война. Он вспомнил, как сидел в капитанском кресле «Танненберга», пока его корабль боролся за свою жизнь в схватке с лёгким крейсером верди.

А ещё он вспомнил лицо женщины. Его противника. Его врага. Каштановые волосы. Строгий взгляд и скрытое за ним веселье в глубине карих глаз. Ему нравилось болтать с ней. Судьба свела его с её кораблём во время скучного патрулирования системы Дария. Сколько раз они играли в догонялки друг с другом, а затем победитель подтрунивал над проигравшим.

В то время он точно ответил бы иначе.

Но сейчас... После всех этих смертей. Манфред больше не хотел видеть в горящих на дисплеях отметках живых людей. Только отметки. Только цели. Так ему куда легче нажимать на курок.

— А я могу, Уильям. Могу и хочу, — мрачно сказал Манфред. — Могу и хочу. И я не понимаю, в чём твоя проблема. Они убивают наших друзей и товарищей...

— Потому что мы убиваем их, — парировал Форсетти. — Манф, я всё понимаю. Поверь, я так же зол и скорблю о всех, кого мы потеряли. Но...

Он покачал головой.

— Они выполняют приказы.

— Их сраные приказы спровоцировали долбаную катастрофу, — не выдержав взорвался Манфред. — Ты видел сводки. Знаешь, сколько людей погибло на Померании. И на её поверхности. Чёрт, Уилл...

— А ты думаешь, мы чем-то лучше? — в ответ на это рявкнул на него Форсетти? — Как будто у нас ручки чистенькие. Думаешь наши приказы чем-то отличаются? Я из-за них убивал людей в спасательных капсулах. Взрывал их к чертям собачьим ракетами, потому что не должно было остаться свидетелей...

— Что?

Манфред даже замер, услышав это.

Для него, как для кадрового офицера и космонавта, подобное было кощунством. Да у любого нормального человека подобная мысль бы вызвала отвращение. В мире вряд ли существовала столь же опасная и не гостеприимная среда для человека, как космос. И первым правилом для любого космонавта — было помогать другим людям. По время сражения могло произойти что угодно. Но после его окончания одна из сторон всегда помогала проигравшим. Подбирала спасательные капсулы и отправляла аварийные команды на борт раненых и искалеченных в сражении кораблей. Потому, что там всё ещё могли оставаться люди. Они всё ещё могли биться за свои жизни, запертые и заблокированные в металлических гробницах.

Естественно, так, бывало, не всегда. Ситуации бывают разные. Но так или иначе в большинстве случаев эти правила неукоснительно соблюдались. Да, порой находились безумцы, не желающие этого делать. Да и не все люди попадали в категории тех, кто заслуживал спасения.

И всё же... Даже со всей злостью, что обуревала его, Манфред всё равно подобрал бы выживших. Он бы сделал всё, что от него зависит для того, чтобы победить в схватке. Но если после его победы останутся выжившие, то он поможет им. Просто потому...

Потому, что если подобное случилось бы с ним... с его людьми, он хотел бы чтобы их спасли.

Где проходит та узкая грань между человечным образом противника и его умышленным расчеловечеванием?

— Очень легко стрелять по точкам на экране радара, — тихо произнёс Форсетти, словно прочитав его мысли.

Пальцы Уильяма словно сами собой дёрнулись ко внутреннему карману кителя. Туда, где лежал небольшой круглый голографический проектор. Кусочек микросхем в покрытом царапинами корпусе из пластика. С одним, единственным файлом в его памяти.

Фотографией женщины, которую он никогда не знал, но судьба которой, тем не менее, была ему очень хорошо известна. Трагическая и печальная судьба, в которой он был повинен.

Ведь он тоже исполнял приказы. Потому, что таков его долг. Потому, что он должен был это сделать.

Легче ли ему от осознания этого? Нет, ни сколько. Порой Форсетти просыпался по ночам, потому что сон вновь переносил его в прошлое. В больничную палату. Писк и гудение медицинского оборудования. Темнота, нарушаемая лишь тусклым ночником у его постели. И темноволосый парень, сидящий на диване с мрачным, усталым лицом.

Каждый раз, как и тогда, в реальности, он рассказывал ему её историю. Каждый раз, как и тогда, в реальности, он направлял на него пистолет.

В тот раз выстрела так и не последовало. Он просто ушёл, оставив Форсетти в одиночестве смотреть на изображение улыбающейся девушки в пронзительной тишине.

«Этот призрак, теперь, будет твоей ношей»

Сказанные им слова он помнил до сих пор. Помнил наизусть. Так, словно они были сказаны только, что. Они отпечатались у Уильяма в голове, въевшись в них так же глубоко, как ржавчина въедается в металл.

В тот раз выстрела так и не последовало.

Но каждый раз, когда сны вновь превращали давно минувшие воспоминания в кошмар, его палец нажимал на курок. И каждый раз Уильям просыпался в поту.

Что это? Преследующее его чувство вины? Совесть? Форсетти не знал. И не хотел знать. Потому, что он искренне боялся ответа на этот вопрос.

— Дерьмовый у нас какой-то разговор получился, — пробормотал он, коснувшись губами стеклянного бокала и сделав глоток. — Я не на это рассчитывал, когда тебя приглашал.

— М-да, — только и пробормотал Манфред. — Какие друзья, такие и разговоры...

Глава 11

15 мая 786 года

Франкс

Арендованный флаер прошёл вдоль восточного хребта Долларских гор.

Небольшая, выкрашенная в светло-серые с голубоватыми линиями машина проплыла на антигравах у самой воды, спустившись к небольшой, стекающей