– И что вы узнали? – спросила Лидочка.

Теперь все стало иначе. Раньше – неизвестный грабитель, таинственный враг, угроза. А сейчас – сейчас напротив нее сидит цивилизованный человек, в черном костюме, причесанный и ухоженный, ведет себя в меру вежливо, даже улыбается и, конечно же, не собирается набрасываться на Лидочку с побоями. И в то же время в Лидочке поднимался страх – иной, чем прежде, не таинственный, а самый понятный и конкретный. Этот человек в самом деле разыскивает Андрея. И не так важно, Вревским он послан или теми, кто убил Сергея Серафимовича. Важно, что этому человеку нужны документы и, может быть, деньги Андрея. И если она жестом или взглядом выдаст, что бумаги лежат в ее сумке, – только руку протяни, не остановится ни перед чем, чтобы их отнять…

– Я полагаю, – отвечал между тем грабитель, – что вы – Лидия Иваницкая, которая была невестой или, скажем, близкой подругой Берестова и исчезла одновременно с ним в октябре 1914 года – то есть два с половиной года назад. Можете поверить, что добыть эту информацию мне было нелегко – в России сейчас горят бумаги. И всегда находятся люди, готовые и желающие сжечь архив или хранилище. Во время бунтов и революций бумаги вызывают не только раздражение – буйную ненависть революционеров, может, потому, что на бумаге закреплен свергаемый порядок вещей.

– И что вы еще узнали?

– Я узнал, что, вероятно, вы помогли бежать Андрею из-под стражи. Я прав?

– Это нечестно. Вы знаете обо мне так много, а я даже не знаю, как вас зовут.

– Конечно, вы правы, мы же с вами раньше не встречались. Андрея я видел, разговаривал с ним. Могу считать, что знаю его с младенчества, а вас встречать не приходилось. Но даже то немногое, что мне о вас известно, заставляет меня проникнуться к вам искренним уважением…

– Вы не сказали…

– Можете называть меня паном или господином Теодором. Так принято. Даже мой друг Сергей Берестов часто именовал меня именно так. Можете спросить об этом Андрея. Если вы его отыщете.

– Господин Теодор, – спросила Лидочка, – вы все выясняли, а может, знаете, где мои родители?

– Разумеется, знаю. И не бледнейте, не ломайте пальцев. Ваши родители живы-здоровы, только у меня не было нужды их видеть.

– А где они?

– Они живут в Одессе. Вашего отца перевели туда по службе, а ваша мать часто приезжает в Ялту в надежде, что вы уже вернулись. Наверняка она оставляет какие-то весточки для вас. Вы не пробовали обратиться на почту рестанте?

– Ой, конечно, спасибо! – воскликнула Лидочка. – Конечно же, до востребования! Я завтра же пойду.

– Вы чудо, – улыбнулся снова Теодор. – Сколько вам лет?

– Мне? Уже восемнадцать.

– Вот видите. – Теодор откинулся в кресле и сплел длинные пальцы. Улыбка была как приклеенная. – Разве можно так себя выдавать?

– Выдавать?

– Если вам восемнадцать, сколько вам было два с половиной года назад?

Теодор рассмеялся скрипучим смехом человека, который так редко смеется, что не знает, насколько неприятно его смех звучит для окружающих.

– Осталась последняя загадка, – сказал Теодор, вдоволь насмеявшись, – откуда у вас второй транслятор?

– Транслятор?

– Небольшой прибор, похожий на табакерку. Прибор, который дает возможность плыть во времени. Один вы получили или унаследовали от Сергея Серафимовича. А второй?

– Второй был у Глаши. Она же отдала его Андрею!

– Так я и думал. Все сходится. Теперь, прежде чем я скажу вам главное, моя девочка, – сказал Теодор отеческим голосом, – скажите мне, где бумаги Сергея Серафимовича.

Но Лидочка была уже готова к этому вопросу – разговор давно двигался именно к нему.

– Их спрятал Андрей, – сказала она спокойно, по крайней мере ей казалось, что она говорит спокойно. – Он успел их спрятать.

– Где? Неужели он не сказал вам где?

– А зачем? Зачем они мне?

– Чтобы отдать тем, кому они принадлежат.

– Простите, но ваши вопросы мне кажутся чересчур настойчивыми. Задавайте их Андрею.

Теодор помолчал. Потом сказал тише:

– Впрочем, вы правы. Вряд ли у вас было время, чтобы обсуждать содержание этих бумаг.

Теодор медленно поднялся с кресла и навис над Лидочкой.

– Разумеется, я мог бы проверить – не обманули ли вы меня, не скрываете ли бумаги здесь, – но мне так хочется вам верить! К сожалению, так часто обманывают те, кто по всем законам божеским и человеческим должен быть безукоризненно честным. И знаете почему? Для людей благородных и искренних ложь во спасение близких оказывается выше абстрактной честности. Вряд ли вы это сейчас поймете. Но предупреждаю – берегитесь честных людей. Уж они обманывают так обманывают!

Теодор на цыпочках подошел к двери и приоткрыл ее, прислушиваясь, но неожиданно для него некто из коридора рванул дверь на себя, и не ожидавший этого Теодор потерял равновесие и буквально вывалился в коридор – это было как в цирке, где мим борется с собственной тенью. Потеряв равновесие, Теодор упал на колени, а над ним возникла дурацкая физиономия военлета Васильева.

– Ты здесь, моя крошка? – спросил он сонно. Но, приглядевшись, он понял, что Лидочка – не его дама сердца, и сказал: – Экскьюзе муа, поняла?

Теодор быстро и ловко вскочил с пола и толкнул Васильева в грудь. Но для того, видно, толчок не был неожиданностью. Он его парировал, и после этого получилось так, что мужчины как бы обнялись и начали толкаться и рычать.

Лидочка кинулась на помощь Теодору, повисла на Васильеве, стараясь разжать его пальцы, – все они забыли, что всего четыре часа утра. В коридоре начали открываться двери, люди высовывались в коридор, ругались, проклинали пьяниц.

Теодор вывернулся, ловко заломил Васильеву руку за спину, и из руки, звякнув, выпал пистолет – Лидочка даже и не успела разглядеть, как Васильев успел его вытащить. Затем Теодор повел согнутого Васильева к лестничной площадке и ударил ниже спины. Васильев исчез.

Лидочка подбежала к Теодору.

– Он вам не сделал больно? – спросила она.

– Нет, ничего, – сказал Теодор. Он спрятал в карман пиджака пистолет Васильева. – Не стоит оставлять ему пушку, правда?

– У него рука раненая.

– Я его знаю уже три года – он не расстается с черной повязкой, – сказал Теодор. – Вернемся к вам в номер – здесь нас могут услышать. У меня осталось две минуты.

Теодор закрыл за собой дверь, прошел к окну и стал отрывать клейкую бумагу, чтобы раскрыть его. Рама раскрылась со скрипом, и из окна потянуло холодом.

– Слушайте и не перебивайте меня. Вы не встретите Андрея. Вы меня поняли? Здесь вы не встретите Андрея.

– Что вы говорите! Не смейте!