– Надо просто пойти по цепочке, Александр Кириллович! Можно просто Саша?

– Нет.

– Ладно. Мы захватим все руководство фронта и обменяем всех их на Ткачука. Что скажете?

Очень хотелось ответить: «Скажу, что вы – просто мудак, Юрочка», но я сдержался.

– Скажу, что это невозможно. Руководство слишком хорошо охраняют.

– Вы просто не знаете, на что я способен.

– Почему не знаю, не далее как сегодня днем имел возможность убедиться. Мы будем действовать по-другому.

– Как?

– С умом.

– Объясните.

– Завтра все и узнаете, – я не счел нужным объяснять этому душегубу-энтузиасту, что нет смысла захватывать первых лиц и пытаться наладить обмен. Вторые лица никогда на это не пойдут, напротив, даже обрадуются, что нашими стараниями вышли в лидеры.

Еще в Москве, в спешном порядке изучая имеющиеся на эту банду материалы, я обратил внимание на некого банкира по имени Абу Али. Проработал все, что на него имелось, и сделал вывод о том, что финансовые потоки этого самого фронта проходят именно через него. После беседы с обделавшимся от ужаса пленным, я запросил Центр, и полученная оттуда информация позволила сделать кое-какие выводы.

– Как хотите, уважаемый Александр Кириллович, – заявил, уходя, уязвленный по самое некуда, Первушин. – Но, когда все это закончится, я с очень большим удовольствием набью вам морду.

– А последствий не опасаетесь? – полюбопытствовал я.

– Не очень, – ни черта он не боялся, генеральский сынок и любимец руководства, верил, что все как всегда сойдет ему с рук.

На следующий день, ближе к вечеру, мы прихватили достопочтенного Абу Али на квартире любовницы. Он даже не успел снять штаны. Несмотря на уважительную приставку к имени, этот господин оказался не таким уж и старым, и не робкого десятка, а самое главное – чертовски хитрым и умным сукиным сыном и очень неплохим психологом.

Он с ходу предложил мне три с половиной миллиона долларов и мертвого Ткачука через четыре дня. Видимо, того уже вовсю начали «потрошить». Пришлось даже немного его попрессовать, прежде чем он стал сотрудничать.

В этой суете я совсем упустил Юру. Пока я мотался туда-сюда, организуя обмен генерала на банкира, этот змей-искуситель успел с ним очень плодотворно пообщаться...

Вечером следующего дня Первухин просто и без особых затей провел со мной встречу «без галстуков» один на один.

– Слушай сюда, Шурик.

– Я, кажется...

– Заткнись. В сложившейся ситуации я отстраняю тебя от руководства операцией. Сиди тихо и не отсвечивай. Если не будешь дергаться не по делу, оставлю в живых, да еще и деньжат подброшу, – тут он подмигнул: – Согласен?

– Я немедленно звоню в Центр.

– Значит, не сложилось, – он молниеносно схватил меня за горло и сжал стальными пальцами. – Как бы ты хотел умереть?

– От старости, – просипел я, из последних сил оставаясь в образе.

– Боюсь, что не получится.

– А что скажут твои?

– Это уже не твоя забота.

– А он? – и я повел головой влево.

Надо же, этот супермен купился на такой незатейливый трюк. Он только немного отвернул голову, а я сбил захват с шеи круговым ударом левой изнутри и от все души приложил его хуком с правой в висок. Он рухнул на земляной пол как подрубленный.

Четверо сидели на ступеньках, покуривая. Остальные трое отсутствовали, они охраняли подступы к базе.

– Женя, – позвал я, массируя горло.

– Да, – отозвался заместитель командира группы, капитан Евгений Самохвалов, невысокий чернявый крепыш.

– Ваш командир валяется внутри отключенный и связанный. Есть ли ко мне претензии?

– Проиграли, – сообщил своим Женя и, уже обращаясь ко мне, – претензий нет.

– Кто проиграл? – слегка ошалел я.

– Когда он пошел к вам разговаривать, мы с ребятами поспорили, чья возьмет. Они ставили на него, я – на вас. Теперь с них пиво.

– А если бы он?

– Пришлось бы пеленать, а то совсем заигрался, урод, – Самохвалов встал со ступенек. – Наши действия?

– Лично вам я приказываю вступить в командование группой.

– Слушаюсь.

– Первухина доставить в наше посольство, передайте нашим, чтобы его первым же бортом отправили в Москву. По дороге ни в какие разговоры с ним не вступать.

– Ясно.

– Вот телефон, звоните, вам подтвердят мои полномочия.

– Не надо, я уже в курсе.

– Известите остальных.

– Есть.

Через два дня Родина встречала героев: всех нас, военного атташе и живого, только слегка потрепанного генерала. Что касается лично вашего покорного слуги, то дело до объятий и поцелуев в десны не дошло. Я сразу же загремел под служебное расследование. Как выяснилось, генеральский сынок Юра умел пользоваться не только ножичком. Он удивительно ловко состряпал донос и добрых две недели мне пришлось писать объяснительные, оправдываться, разве что не каяться.

Хорошо еще, что за меня вступился Терехин, к тому времени уже адмирал и, как я узнал позже, группа в полном составе подала рапорта о произошедшем. Спасибо ребятам.

За то дело меня все-таки наградили. Через полгода и чем-то очень несерьезным, типа юбилейной медали «За образцовый проезд в трамвае».

«Крота» вычислили. Им оказался тот самый помощник военного атташе, единственный из всех, причастных к этому делу, с кем рассчитались быстро и по справедливости.

Первухину, насколько мне стало известно, объявили всего-навсего выговор, даже не строгий. А еще через четыре месяца его донельзя успешная карьера внезапно закончилась. Юра, что называется, не по чину выступил в одном популярном московском кабаке. Ему приглянулась дамочка, коротающая время в компании пузатенького субъекта в костюмчике стоимостью в полугодовую зарплату начальника Юриного начальника, и он, недолго думая, предложил ей «бросить этого борова» и присоединиться к «настоящему мужчине». Завязалась оживленная дискуссия, в которой самое деятельное участие приняла охрана спутника той самой красотки. Первухин без особого напряга отключил охраняющих тело, а самому охраняемому нахлобучил на голову фаянсовую супницу с еще неостывшим куриным супчиком, после чего покинул поле битвы по-английски, то есть, не попрощавшись.

Освобожденный ресторанной прислугой от столь экзотического украшения пострадавший начал мстить сразу же, даже не стряхнув с ушей лапшу. Отточенным движением он выхватил из внутреннего кармана испохабленного бульоном пиджака свое оружие – «скромную» телефонную трубку, украшенную по периметру драгоценными каменьями, и набрал парочку заветных номеров.