– Алло, Стас! Ты где? – его голос немного выдернул меня из ступора.

– Да, здесь я, здесь.

– Узнал много нового?

– Не то слово.

– И что теперь?

– Да ничего. Работаем по прежнему плану, но с небольшими изменениями и дополнениями. Ты знаешь, – неожиданно признался я, – очень хочется выпить, причем, много.

– Аналогично, коллега.

– Подождем до послезавтра, – и мы, не сговариваясь, суеверно постучали по дереву.

Нашу содержательную беседу прервали звуки подъехавшего автомобиля. Валентин открыл ворота, и во двор въехала все та же «Скорая». Из нее вылезли двое в белых халатах и зашагали к нам.

– Ударники, блин, труда, блин, – пробурчал один из «санитаров», поднимаясь по ступенькам.

– И вам не хворать, – любезно ответил Саня.

День девятый

– А уходить будем по воде. Потом пересядем в машины и вернемся малыми группами в Москву. Вроде, все, – Юра закурил, – вопросы есть?

Некоторое время все молчали. Потом Котов изрек:

– Эти двое из ларца, по-моему, против.

Мы с Греком (!) переглянулись. Саня был абсолютно прав. План никуда не годился. Вернее, это был замечательный план, только его придумали за нас, а мы просто ему тупо следовали. Все потому, что, как недавно выяснилось, против нас играл сам Кащей.

Николай Осипенко был лучшим притворщиком из тех, кого я знал. Его официальным оперативным псевдонимом был Сакс, но все с немалой долей зависти звали его Кащей. Почему Кащей? Потому что бессмертный. Он умудрялся выбираться целым и абсолютно невредимым из таких передряг, малой толики которых с лихвой хватило бы для того, чтобы перемолоть в мелкий фарш дюжину специалистов моего калибра, и не только моего.

Логику его действий было трудно понять, да она порой просто отсутствовала. Николай не стеснялся погнаться сразу за двумя зайцами, и, что самое интересное, ловил обоих. Ехал быстро и был дальше. Говорил «гоп» и тут же перепрыгивал.

Его психофизическими данными откровенно восхищались специалисты центра экстремальной медицины в немалых погонах, просвечивающих сквозь белые халаты. Николая беззаветно любили начальники всех рангов. Он менял женщин не реже, чем иные особи мужского пола – носки, и как-то умудрялся оставаться со всеми бывшими поклонницами в милых отношениях.

На тактико-специальных учениях он делал всех нас, в том числе и вашего покорного слугу, буквально в одну калитку. Каждый раз, анализируя свой бесславный проигрыш, я понимал, что все мои неожиданные решения и импровизации им предугадывались и, более того, провоцировались. Понимал и все равно, раз за разом попадался на удочку.

Будучи выше всех остальных вместе и по отдельности взятых на целую слоновью голову, он совершенно не звездился, напротив, был ровен в общении, приветлив и дружелюбен. У него совершенно не было врагов, как, впрочем, и друзей. Никому никогда не приходило в голову заявиться к нему посреди ночи с бутылкой и до утра употреблять принесенное вовнутрь, говоря о наболевшем и жалуясь на жизнь. Или стрельнуть денег до получки. Или в бурные девяностые, знаменитые разного рода разборками, попросить подъехать и просто «постоять рядом». Или же просто назвать его Колей.

В 2004 году накануне перевода в смежное управление на генеральскую должность Осипенко погиб.

Кто-то заложил радиоуправляемую мину в машину, в которой находились он и еще один наш сотрудник. У знающих людей это вызвало массу вопросов и серьезное удивление. Во-первых, не тем был Николай человеком, чтобы сесть в транспортное средство, как следует не проверив его предварительно, даже если это транспортное средство – трамвай. Никогда, ни при каких обстоятельствах он не отступал от принципа двух «О» («Осторожно опасаться»). То-то я вздрогнул, услышав это пару дней назад от Даши. И, во-вторых, уж больно в тихой стране это произошло. Ни до, ни после этого подобного не отмечалось. Скажу честно, я гораздо меньше удивился, услыхав сегодня рано утром о том, что Кащей жив-живехонек и планирует разные пакости против «Русской стали» и меня лично, чем три года назад, узнав о его гибели.

– Стас, Толя, вы что, уснули?

– Мы не спим, – ответил я за нас двоих. – Дело в том, что...

Мой рассказ прозвучал в скорбной тишине, время от времени прерываемой треском разгрызаемых Котовым сушек. Видать, его пробило на жор от волнения. Когда я закончил, он извлек из недр кармана гигантских размеров носовой платок, вытер им физиономию, а заодно и лысину. И молвил:

– Ну, ни хрена себе, – и потянулся за последней оставшейся на тарелке сушкой.

– Присоединяюсь, – буркнул Олег и, перехватив из-под носа у Сани последнее хлебобулочное изделие, целиком забросил его себе в пасть.

– Ты хочешь сказать, – уточнил Сергей, – что он все просчитал заранее?

– Именно, – согласился я. – Вплоть до объекта, где мы будем их ждать, как последние дураки с мытыми шеями, и количества противопехотных мин на каждом из вероятных направлений подхода групп.

– И что будем делать? – спросил Володя.

– С утра об этом думаю.

– И? – поинтересовался Грек.

– И ни одной толковой мысли.

– Так-таки ни одной? – усомнился Саня.

– Есть одна, исключительно в виде бреда.

– Излагай, – разрешил Котов, поудобнее устраиваясь на стуле и закуривая.

– Мы с Кащеем давно знакомы, и он прекрасно знает, на что я способен. Конечно, он не числит меня среди асов, но и не держит за последнего идиота. А потому...

– Рожай, наконец! – заорал Саня и подавился дымом.

– А потому, – с маниакальной настойчивостью шизоида продолжил я, – мы должны сделать ход, который он не сможет или не сочтет нужным просчитать. Либо суперумный, либо – откровенно идиотский.

– Лучше – последнее, – заметил Грек. – Кащея нам по-всякому не перемудрить.

– Предлагаю...

И я, стесняясь идиотизма собственной задумки, предложил.

Некоторое время все грустно молчали.

– Ну, не знаю, – протянул Олег.

– А... – начал Сергей и тут же замолчал.

– Может проканать, – предположил Котов, и, воодушевляясь, продолжил: – Полный дурдом! Точно, проканает!

– Скажи, – обратился я к Юре, – олигарх Бацунин выполнит любую твою просьбу?

– Хороший вопрос, – заметил тот, – фирму, конечно же, не отдаст, а так...

– Фирма нам ни к чему, вполне достаточно...

– Думаю, не откажет, – и Юра потянулся к трубке.

– Если все получится, точно напьюсь, – истово пообещал идейный трезвенник Грек.