— Мне очень жаль, — холодно говорит он. — Произошло недоразумение, доктор Скарпетта. Извините за беспокойство.

— Значит, для меня никакой информации? Все в порядке? — Я совершенно сбита с толку. С Гринвудом я знакома не первый год, но он ведет себя так, словно я совершенно чужой человек.

— Извините за ошибку, — повторяет он все тем же отстраненным тоном. — Еще раз прошу прощения. Всего хорошего.

Следующие несколько часов провожу за письменным столом: диктую отчеты о вскрытии Джона Доу, перезваниваюсь с теми, с кем не удалось поговорить, оформляю входные документы, и с работы получается уехать уже ближе к вечеру.

Сквозь дыры в облаках нехотя проглядывает тусклое солнце, ветер срывает с деревьев пожухлую листву, и та, неторопливо порхая, опускается на землю. Снегопад прекратился, температура пошла на подъем, повсюду капель, а из-под колес брызжет слякоть.

Направляюсь на запад в серебристом «линкольне-навигаторе», принадлежащем Анне. Еду в сторону Третьей Чопт-роуд и слушаю новости. По радио беспрестанно передают, что Жан-Батиста Шандонне спецтранспортом отправляют из нашего города. Особенно замусолили тему химических ожогов и повязки на глазах. История о том, как я его искалечила, борясь за жизнь, набирает обороты. Репортеры сели на любимого конька: правосудие жестоко. Доктор Скарпетта осуществила на практике классический пример телесного наказания.

— Ослепить человека, — слышится голос в эфире. — Кого там у Шекспира ослепили? Помните, ему выкололи глаза? Видели фильм по «Королю Лиру»? Старик вставлял в глазницы сырые яйца и что-то в этом духе, чтобы боль унять. Жуть какая.

Выхожу на тротуар, направляюсь к двойным коричневым дверям церкви Святой Бригитты. Под ногами хлюпает талый от соли снег. На парковке — от силы машин двадцать. Марино в своих предсказаниях не ошибся: почетных полицейских патрулей не видно, никакой прессы. Наверное, непогода отбила охоту желающим присутствовать на похоронах, а может, причиной тому прижизненное поведение самой покойницы. Ну вот я, к примеру. Сегодня в эту готическую церковь меня привело отнюдь не почтение и не привязанность, и уж конечно, не боль утраты. Расстегиваю пальто и ступаю под священные своды, стараясь не смотреть в лицо непривлекательной правде: я терпеть не могла Диану Брэй и появилась здесь исключительно по велению совести: она занимала высокий пост в полицейском управлении, мы знали друг друга лично, и я обслуживала ее мертвое тело. На столе стоит большая фотография Дианы Брэй. В который раз поражаюсь ее самовлюбленной, царственной красоте: ни дорогая камера, ни уловки с освещением, ни опыт фотографа не способны скрыть жесткого, ледяного мерцания глаз. По каким-то не вполне понятным причинам Диана Брэй пылала ко мне лютой ненавистью. Она ревностно следила за моими успехами, мое положение в обществе не давало ей покоя. Мне, конечно, не взглянуть на себя ее взором. И когда начались эти нападки, я даже не сразу сообразила, что происходит: мне объявили неправдоподобно жестокую войну, кульминацией которой стало то, что Диана Брэй даже попыталась получить должность в правительстве штата.

Интриганка заранее все вычислила. Она помогла бы организовать перевод подразделения судмедэкспертизы из-под юрисдикции отдела здравоохранения под крылышко Управления госбезопасности, чтобы затем, если все пойдет по плану, манипуляциями заставить губернатора назначить ее секретарем сего органа. А уж там я стала бы лично держать перед ней ответ, и она даже смогла бы доставить себе удовольствие и уволить меня. Ради чего? Все пытаюсь выискать разумную на то причину и не нахожу ни одной удовлетворительной. В первый раз я услышала об этой женщине год назад, когда ее перевели в ричмондскую полицию. Однако новенькая, судя по всему, на тот момент определенно знала о моем существовании и приехала в наш замечательный город, вынашивая планы разоблачения доктора Скарпетты. Медленного и садистского разоблачения. Подстроив целую серию скандальных провалов и срывов, она чинила препятствия моей карьере. Все ее устремления сводились к тому, чтобы смешать меня с грязью. Думаю, в фантазиях в качестве итога своих хладнокровных махинаций Брэй видела следующее: меня с позором выгоняют с работы, и я накладываю на себя руки. А получилось наоборот: я здесь, а ее больше нет. Какая жестокая ирония судьбы, что именно мне выпало заниматься ее изуродованными останками.

Полицейские в парадных мундирах тихо переговариваются, а неподалеку от входа в святилище беседуют глава полицейского управления Родни Харрис и отец О'Коннор. Тут собрались и гражданские; среди прочих какие-то люди в штатском, совсем мне незнакомые. Стоят, растерянно озираются — сразу видно, приехали издалека.

Жду удобного случая перекинуться словцом с начальством и священником.

— Да-да, я понимаю, — говорит отец О'Коннор. На нем длинная светлая ряса, придающая ему безмятежный и величественный вид. Стоит, пальцы переплетены на животе. Я ощутила укол совести, ведь мы не виделись с самой Пасхи.

— Святой отец, я не могу согласиться, — повторяет Харрис. У него дряблое некрасивое лицо, рыжие редеющие волосы зализаны на макушку. Шеф полиции — невысокий человек с рыхлым телом, генетически запрограммированным на полноту, этакий поваренок Пиллсбери в синем пекарском комбинезоне. Харриса не назовешь милым человеком, он далеко не добр и терпеть не может властных женщин. Мне с самого начала было непонятно, почему он назначил своим замом Диану Брэй; могу лишь заподозрить не вполне праведные мотивы.

— Воля Господня непостижима, — говорит отец О'Коннор и тут замечает меня. — Доктор Скарпетта! — Он с улыбкой берет мою руку в свои ладони. — Замечательно, что вы пришли. Я был с вами в мыслях и молитвах. — Пожатие его пальцев и свет в глазах выдают осведомленность о том, что происходит в моей жизни, и сострадание. — Как рука? Может, выберете время и заглянете ко мне?

— Спасибо, святой отец. — Протягиваю руку Харрису. — Ваш отдел переживает не лучшие времена, — говорю ему. — И лично вы, в частности.

— Очень грустно, очень, — отвечает тот, посматривая на других пришедших и сухо, торопливо пожимая мне руку.

Последний раз мы с Харрисом виделись в доме Брэй, когда он вошел в ее спальню и его взгляду предстало чудовищное зрелище. С этого момента между нами будто стена выросла. Зря он туда явился. Для его визита не было особых причин, а видеть труп своей заместительницы в таком виде, униженной и растоптанной, некрасиво. Я испытываю особую неприязнь к людям, до которых не доходит, что к месту преступления надо относиться уважительно. Для Харриса взглянуть на мертвую Брэй было все равно что вытереть об нее ноги, показать, кто здесь главный, лицезреть униженного соперника. Я быстро просекла его натуру, и от него это не укрылось.

Прохожу к святилищу, спиной чувствуя на себе взгляд.

Трубы органа выдувают торжественный церковный гимн, на передних скамьях рассаживаются люди. Богатые витражи пылают ликами святых и сценами распятия, мерцают мраморные и латунные кресты. Скоро начинается служба. Торжественно одетые незнакомцы, которых я заметила чуть раньше, входят вместе со священником. Молодой крестоносец поднял большой серебряный крест, а какой-то мужчина в черном костюме — глазурованную золотую с красным урну с кремированными останками Дианы Брэй. Следом идет пожилая пара, держась за руки и утирая слезы.