Съезжались к Потемкину многие, Зубовым оттесненные и оттого недовольные, говорили дерзко. Циники, прожженные люди, как послушать. Один раз, выпивая, подняли тост за честных людей, так кто-то рассмеялся: «За здоровье честных пить — боюсь, что мор будет».

Хитросплетения интриги Матвей не понимал, хотя старался вникнуть, но зиждилось все на неизвестных ему и непонятных связях, родственных, денежных… Одно понимал Матвей — в сложных, многоходовых комбинациях никто не ставил на законного наследника, на Павла Петровича. Спросил как-то Потемкина, а тот ответил:

— Зачем нам царь? Если надо, найдем еще одну немку.

— А Павел? Он же будет…

— Ублюдок он. Сережки Салтыкова сын.

Спаси и помилуй!.. Тут как бы головы не лишиться. Осознав, с чем играет, стал Матвей всматриваться, вслушиваться. Несколько раз бывал у царицы, приглядывался к ней, не то, что ослепленный страстями Потемкин. Бабы всюду одинаковы. Отметил, как преображалась она при виде красавца Зубова. Отбери у ней такую игрушку!

Императрица была к нему милостива, часто смеялась, кофеем угощала. Спрашивала, нравится ли?

— Отменный, Ваше Величество, — отвечал Платов. — Куда лучше нашего!

— Как же у вас его готовят?

— Да как и турки. В медных ступках толкут… Бабы все это делают, Ваше Величество. Буду на Дону, спрошу.

Видя царскую ласку, вертелись вокруг Платова придворные, кто приглядывался, а кто и открыто за каждым шагом следил.

Возвращаясь, рассказывал Матвей обо всем Потемкину, окунался в водоворот празднеств, пил, играл, засыпал под утро под те же разговоры:

— Жалует царь, да не жалует псарь.

— У этого псаря много таких сук на своре бывало…

От напряжения сны видел яркие, цветные, кабы не бессмысленность видений, за вещие сошли бы.

И увидел однажды явно степь осеннюю с посохшей, полегшей травою, дорогу, экипажи какие-то, людей, обнаживших головы, и у дороги на разостланном плаще лежал Потемкин…

Проснулся Матвей и думал тревожно: «А если и вправду осенью ноги протянет? Кто я? Атаман Екатеринославского Войска? Чего я тут делаю? Чего он хочет от меня?» Так и не придумав, хочет ли светлейший его, Платова, царице вместо Зубова подсунуть, или просто пустил вперед, как приманку, чтоб отвлечь внимание, а самому тем временем… А что тем временем?.. А может, пугает, блефует? Вот, мол, мои казачки!..

Нет, ефремовскую дорожку топтать дураков нету. Царствие ему небесное, бывшему тестю, помер от злой язвы… Да и было бы Войско, как Войско… Три полка всего…

Заворочался Матвей и встал, готовый бежать: надо бы с Зубовым поближе познакомиться. На всякий случай. Черт его знает, чем тут дело кончится!

28 апреля Потемкин давал праздник в Таврическом дворце для Матушки-Императрицы. Пригласил три тысячи гостей, все в маскарадных костюмах. Сам светлейший явился в алом кафтане и длинном плаще из черных кружев. Одежда его слепила обилием драгоценностей, а на шляпе было их столько, что из-за тяжести невозможно было ее носить на голове, и вслед за светлейшим носил ее специально поставленный для этого адъютант.

После шести часов приехала Императрица со двором, ее сопровождали внуки, Великие Князья Александр и Константин Павловичи, и Великая Княгиня Мария Федоровна, жена наследника. Едва карета остановилась, на амфитеатре, построенном против дворца, загремели трубы, воздух огласился криком «ура» и началось народное гуляние, где народ кормили, поили и одаривали новым платьем.

Потемкин встретил августейшую гостью и повел в залу, предназначенную для танцев. Огромные столбы в два ряда окружали ее, меж ними находились ложи, украшенные гирляндами и штофами, вазы каррарского мрамора необыкновенной величины и печи лазуревого камня. Все стены были увешаны зеркалами, придававшими зале безграничность и отражавшими блеск огромных шаров, вместо люстр свисавших со свода. Екатерину подвели к приготовленному месту, окруженному прозрачными картинами и надписями. Собравшиеся стали размещаться в ложах и под колоннами. Послышалась музыка. Оркестр из трехсот человек музыкантов и певчих был на диво слажен. Двадцать четыре пары знатнейших дам и кавалеров начали танцевать балет, изобретенный самим светлейшим. Великие князья Александр и Константин участвовали в этом балете. Все танцевавшие были в белых платьях, украшенных бриллиантами. Чудный свет струился от пар, переливался, менял цвета.

— Миллионов на десять… Бриллиантов-то… Да-а, подобрал светлейший…

В конце балета явился славный танцовщик Де-Пик и услаждал собравшихся своими ловкими и необычными прыжками.

После балета Императрица удалилась в другую залу, особо украшенную богатыми коврами и гобеленами.

— Прелестно! Чем еще удивит нас князь Григорий?

— Сюда, матушка. Здесь у меня слон живет.

— Слон? Право, это удивительно!

В ближней комнате стоял искусственный золотой слон, украшенный жемчужной бахромой и множеством алмазов, изумрудов и рубинов. Слон, как живой, ворочал хоботом, а сидевшая на нем фигура персиянина, тоже великолепно одетая, ударила при приближении Ее Величества в колокол.

Далее Потемкин повел царицу и гостей в театр. Занавес поднялся, медленно осветилось солнце, в середине которого сиял вензель Екатерины, обрамленный зелеными лаврами. Поселяне и поселянки, согреваемые благотворным светилом, воздели к нему Руки, жестами показывая усерднейшие свои чувствования. Потом была комедия, а за ней балет, представлявший смирнского[77]купца, который торговал невольниками всех народов, но среди них не было ни одного русского. Из театра гости возвратились в большую залу, и Императрица прошла в отделенный от залы восемнадцатью колоннами зимний сад. Лавровые, померанцевые и миртовые деревья издавали приятный запах, песчаные излучистые дорожки обегали зеленые холмы и прозрачные водоемы, в которых резвились стайки золотых и серебристых рыбок; пели птицы.

Государыня осмотрела грот, убранный зеркалами с мраморной купальнею внутри, и прошла к алтарю, возвышавшемуся на ступенях.

Под сводом, висящем на восьми колоннах, среди яшмовых чаш, лампад, венков и цепей из цветов на порфировом подножье возвышался образ Императрицы — статуя из паросского мрамора. Золотая надпись на подножии гласила: «Матери Отечества и мне премилосердой». Алтарь был окружен лабиринтом с жертвенниками благодарности и усердия, статуями героев древности, драгоценными сосудами. Рядом на зеленом лугу, на высокой пирамиде, украшенной золотом, гранеными цветами и венцами из прозрачного камня, тоже сияло имя Екатерины.

— Светлейший себя превзошел, — улыбнулась Императрица.

— Прошу, матушка, в первую залу.

Карнизы, окна, простенки залы были усыпаны кристальными шарами с воском внутри. Огромные люстры и фонари умножали блеск. Везде сияли ранее не замеченные яркие звезды и радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов.