Мило вытер губы. Одно из преимуществ Туризма заключается в полной неосведомленности каждого отдельного агента в отношении всего, что не касается напрямую его работы. Туристу известно лишь содержание задания и приказ. За годы, прошедшие после ухода с оперативной работы, Мило порядком надоело слушать бесконечные самооправдания чинуш вроде Фицхью.

— Послушайте, проблема не в организации операции. Если бы не Эйннер, мы бы никогда не получили дополнительные фотографии Герберта Уильямса. А без Энджелы не узнали бы, что Тигр получал деньги через цюрихский банк от некоего Рольфа Винтерберга.

— Винтерберга? Это еще кто такой?

— Имя вымышленное, но оно приближает нас к тому, кто платил Тигру. А еще Энджела вышла на одного суданского радикала, видевшего, как Тигр переносил тело муллы Салиха Ахмада в задний двор.

— Ясно, — кивнул Фицхью. — Получается, что Тигра нанял президент Судана. Вот это уже кое-что.

— На президента у нас ничего нет. Не думаю, что он имеет какое-то отношение к убийству муллы. Как, кстати, и Тигр.

— Что-то я ни черта не понимаю.

— Подумайте сами, — Мило переключился на менторский тон. — Мы ищем человека, который убил Тигра. Я считаю, что этот же человек убил Энджелу и несет ответственность за убийство муллы Салиха Ахмада.

Фицхью молча уставился на Мило — такого вывода он, похоже, не ожидал и теперь пытался усвоить услышанное.

Грейнджер, вытянув шею, свернул к парковке на бульваре Леффер.

— Где твоя машина?

— Выйду здесь.

«Мерседес» припарковался между двумя рядами запыленных автомобилей, но разговор еще не закончился. Мило ждал.

— Он мертв, — заговорил наконец Фицхью. — Тигр… Послушайте, я не хочу называть его Тигром. Это глупо. Какие еще у него имена?

— Сэмюель Рот.

— О'кей. Так вот, Сэмюель Рот мертв. Я могу передать информацию в Лэнгли, но для них дело закрыто. Да оно уже и не их дело, а Нацбеза. И для Нацбеза оно тоже закрыто. Кто ему платил, кто его убил — дело мутное, и для Лэнгли теперь уже неважно. Да и президенту от этого ни жарко ни холодно. От нас требуется одно: убрать дерьмо, пока не завоняло. Весь мир думает, что знает, кто убил муллу, и пыжиться, тратить деньги, доказывая, что он ошибается, не наше дело. К тому же без этого муллы мир хуже не стал. Вы меня понимаете?

Чего уж тут не понять.

— Главное для нас сейчас — сосредоточиться на оставшихся в живых джихадистах. Тех, кто представляет реальную угрозу миру во всем мире и свободному движению капитала. Вот о чем хотят слышать в Виргинии.

— Ясно, сэр, — сказал Мило.

— Вот и хорошо. Рад, что поговорили с глазу на глаз. — Фицхью протянул руку.

Помогая достать чемодан из багажника, Грейнджер наклонился и шепнул:

— Спасибо.

— За что?

— Сам знаешь. Брякнул бы, что Тигр на нас работал, точно пришлось бы лавочку закрывать.

— Ты обещал рассказать.

— Завтра. — Грейнджер похлопал Мило по плечу. — Зайдешь ко мне, дам почитать досье. Договорились?

— Договорились.

Разговор с Фицхью лишь добавил беспокойства, и Мило, отъехав от аэропорта, вытащил из телефона батарейку, покружил по улицам и, вместо того чтобы повернуть на Манхэттен, покатил дальше по Лонг-Айленду. В конце квартала он нашел тихое местечко между двумя обветшалыми домами, постоял там минут десять, поглядывая на болтавшихся без дела мальчишек, и, убедившись в отсутствии хвоста, развернулся в противоположную сторону. Следующую остановку Мило сделал в средней части острова, у обнесенной проволочным забором площадки, отданной под складские помещения.

Он всегда носил с собой увесистую связку ключей — от машины, от квартиры, от рабочего стола и даже от дома родителей Тины в Остине. Был среди них и один непомеченный — от подвала, как объяснил бы Мило, если б его спросили. На самом же деле этим ключом открывался замок арендованного складского помещения.

Ключ вошел легко, замок, покапризничав, поддался, и Мило, толкнув дверь, переступил порог своей «тайной комнаты».

Помещение было небольшое, размером с рассчитанный на одну машину гараж. На протяжении последних лет Мило собирал здесь то, что могло пригодиться в случае крайней необходимости: деньги в разных валютах, водительские удостоверения соответствующих стран, пистолеты и патроны к ним, состряпанные в лаборатории ЦРУ и числившиеся утерянными, но сохраненные после командировок подложные паспорта.

В глубине помещения стоял сейф с кодовым замком, в котором находились два металлических ящика. В одном лежали семейные документы — бумаги, касавшиеся его матери. Настоящей матери, о которой он не рассказывал Тине и о которой не знали даже в Компании. Здесь же хранились снятые в Компании копии файлов, имевшие отношение к его биологическому отцу.

Сейчас Мило интересовали не они. Он взял второй ящик.

В нем были документы, никак с Компанией не связанные. Несколько лет назад Мило прочитал в газете заметку об одной семье — муж, жена и дочь-малышка, — погибшей в автомобильной аварии. Установив номера их карточек социального страхования, он осторожно и постепенно «вернул» всех троих к жизни. Открыл банковские счета, обзавелся кредитными карточками, приобрел кое-какую недвижимость в Нью-Джерси и даже зарегистрировал почтовый ящик неподалеку от мнимого места жительства. Затем, выждав пару лет, заказал на всех паспорта с подлинными фотографиями. Согласно хранившимся в железном ящике документам, Доланы — Лора, Лайонел и маленькая Келли — были живы и здоровы.

Положив в карман пиджака три паспорта и две кредитные карточки, Мило закрыл сейф, вышел и запер дверь на замок. И, лишь вернувшись на главную дорогу, к перекрестку, где изменил маршрут, он поставил на место аккумулятор и включил телефон.

Мило вряд ли смог бы объяснить, что заставило его принять эти меры предосторожности. Скорее всего, внезапная активность и странное внимание к нему Фицхью. Или, может быть, причиной стала внезапная смерть Энджелы Йейтс и смутное ощущение, что за ней кроется нечто большее, чем видится невооруженному глазу. Ощущение это появлялось порой ни с того ни с сего, иногда вследствие реальной причины, иногда как проявление профессиональной паранойи, но теперь, с документами Доланов, Мило чувствовал себя спокойнее и увереннее, зная, что в любой момент вместе с семьей может раствориться в хаосе человеческой бюрократии.

Как обычно, у двери квартиры он остановился и прислушался. Телевизор не работал, но до него донесся голос Стефани, напевавшей «Poupée de cire, poupée de son». Мило открыл дверь своим ключом, вошел, поставил портфель под вешалкой и голосом телевизионного мужа объявил:

— Дорогая, я дома!

Выскочившая из гостиной Стефани с разбегу ткнулась ему в живот, едва не отправив в нокаут. Вслед за ней выплыла Тина, приглаживая растрепанные волосы и сонно улыбаясь.