предвосхитил данное вами поручение. Тело забрали для изготовления посмертной маски, а также для процедуры очищения и бальзамирования.

– Понятно.

К горлу подступил ком. Я растерянно окинул взглядом комнату, испытывая отчаянное желание выпить вина. И вдруг, как по волшебству, оно исполнилось – в моей руке оказался полный кубок. Снова Уолси. Я с жадностью припал к вину, надеясь подавить странное, туманящее голову ощущение оторванности от земного мира.

Уолси исчез, его сменил юный рыжеволосый паж. Какая-то магия. Полная чертовщина. Я едва не расхохотался и сделал очередной добрый глоток вина. Амброзия. Итак, я бессмертен, подобно богам. И сам же возразил себе: нет, не бессмертен. Короли умирают. Однако при жизни они равны богам…

Я огляделся. Ничто здесь уже не принадлежало отцу, все стало моим. С легкой неуверенностью я подошел к двери, ведущей в личные королевские апартаменты. Там отец проводил много времени и частенько вызывал меня к себе. (Название «личные покои» не соответствовало их назначению, поскольку там крутилось множество слуг: дворяне, камердинеры, церемониймейстеры, пажи, цирюльники… А вот в следующее помещение разрешалось входить только избранным. И следовательно, «рабочий альков» являлся главным в анфиладе.) Распахнув дверь, я замер у входа, обозревая этот бедно и скудно обставленный кабинет и вспоминая, сколько унизительных мгновений мне пришлось пережить в его стенах. Ненавистная обезьянка по-прежнему с визгом прыгала здесь. Сейчас никто не ограничивал ее свободу.

– Уберите отсюда эту тварь, – бросил я пажу, с сожалением отметив, что второе распоряжение короля касается столь недостойного предмета, затем схватил обезьяну за загривок, всучил ее подошедшему юноше и сказал: – Позаботьтесь о ней. Меня не волнует, кому вы ее передадите!

Парень взял животное на руки и покинул кабинет. Какое легкое избавление! Я приятно удивился. Хватило одного волеизъявления, чтобы мгновенно избавиться от того, что раньше приходилось терпеть годами. Я рассмеялся от радости. Потом, окинув кабинет оценивающим взглядом, задумался о первоочередных изменениях. Не холодновато ли? Да, тут нужны камины. Письменный стол, похоже, староват, и в нем явно не хватает ящиков. Надо заказать новую мебель в Италии с инкрустациями из редких пород дерева. Да и интерьер, по-моему, выглядит старомодно. Понадобятся плотники для замены стенных панелей, скульпторы и позолотчики для обновления отделки.

Оттуда я направился в опочивальню, где он проводил ночи, – единственное пристанище отца, не доступное никому, даже мне. Король не спал там уже много месяцев, но его огромная кровать (квадратное ложе со стороной одиннадцать футов) высилась посреди зала, словно норманнская башня. Я медленно обошел вокруг. Балдахин был потертым, проеденным молью. Похлопав по складкам полога, я закашлялся от взлетевшего с него пылевого облачка. И вдруг – не знаю, что на меня нашло, – я начал в ярости колотить по балдахину, срывать и топтать занавесы, поднимая тучи пыли. К глазам подступили слезы… Непонятно, отчего я так разъярился.

Слезы и пыль вынудили меня отойти от кровати, и тут я увидел отцовскую молитвенную нишу. Я опустился на колени перед аналоем, попытавшись сосредоточиться на висевшем прямо над ним распятии, хотя взор мой притягивало изображение Девы Марии, так похожей на мою мать. Я молил Бога помочь мне стать хорошим королем, достойным монархом. О чем еще я просил? К сожалению, отчаянный призыв о помощи объяснялся охватившим мою душу ужасом. Однако я верил, что Господь услышит…

Испытывая страшное головокружение, я повалился на кровать. Многодневное переутомление, трагический конец отца и вино Уолси доконали меня. Я провалился в глубокий сон.

И очнулся в кромешный, самый потаенный и жуткий час ночи. Я определил его не по крикам глашатаев или бою дворцовых часов, это знание жило в глубине моего существа. Нам всем знакомы такие ощущения, они присущи нам изначально…

Я лежал в одежде поверх покрывал. Какой же тут холод, я совсем замерз. Меня била дрожь. Однако в моей душе произошла разительная перемена, когда я вспомнил, что стал королем. И почти в то же мгновение в памяти всплыла полузабытая восточная мудрость, частенько повторяемая Скелтоном: «Юность, отменное здоровье, высокое происхождение и неискушенность: каждое из этих понятий является источником гибели. Какова же тогда судьба того, в ком соединяются четыре этих гибельных условия?»

Я ужаснулся. Но именно молодость спасла меня, и я снова погрузился в здоровый сон.

– Ваша милость…

Чей-то голос нарушил мое сонное забытье. Кто-то тряс меня за плечо. Открыв один глаз, я увидел Брэндона.

– Вам пора вставать.

Я приподнялся на локтях. Странно, почему я лежу одетым на чужой кровати? Но почти в тот же миг память вернулась ко мне.

Брэндон топтался передо мной, сияя лучезарной улыбкой.

– Вас давно ждут.

Меня все еще одолевала дремота, и вид, вероятно, у меня был заспанный.

– Народ. Он ждет! – пояснил Брэндон, махнув рукой в сторону окна.

Спрыгнув с ложа, я медленно приблизился к окну.

И действительно, внизу колыхалось море голов. Огромная толпа заполонила двор. Я не видел ни деревьев, ни травы, ни дорожек – кругом были только люди.

– Они жаждут лицезреть вас! – воскликнул Чарлз. – Некоторые проторчали здесь целую ночь.

Я начал открывать окно, но он остановил меня:

– Нет, ваша милость. Народ ждет вашего появления, вашего выезда в Тауэр.

Очевидно, звук наших голосов, как бы тихо мы ни говорили, послужил для придворных сигналом к действию. Первым в опочивальню влетел стройный паж.

– Ваше величество, – сказал он, преклоняя колено. – Я хотел бы…

Но его слова заглушил шум множества шагов, и в комнату потоком потекли слуги, которые несли нагруженные блюдами подносы и разнообразные наряды. Один из них, низко поклонившись, начал расстегивать на мне одежду. Я решительно оттолкнул его.

– Но, ваша милость, – протестующе произнес он, – я же заведую вашим гардеробом. И в мои обязанности входит раздевать и одевать короля.

Он с гордостью подозвал своего помощника.

– Мы уже согрели вашу одежду перед камином, согласно протоколу покойного…

– Достаточно! – воскликнул я. – Приступайте.

Да, мне пришлось вытерпеть церемонию утреннего туалета, во время которой два камергера шнуровали, застегивали, крутили и вертели меня, как куклу. (Неужели мой прадед Тюдор действительно ввел такие обременительные порядки?)

Наконец меня нарядили, и я выставил слуг из опочивальни. Мы с Брэндоном ненадолго остались одни.

– Что надо делать? – спросил я. – Отец не поделился со мной этой тайной.

– Вы должны ехать в Тауэр, – ответил он. – На ритуал принятия командования. В прежние времена коронация проводилась сразу после кончины старого государя. Но в наши дни, столь благостные и спокойные, – по губам его пробежала легкая усмешка, – можно действовать без излишней спешки. Вашего батюшку надлежит похоронить со всеми положенными почестями. Однако народ жаждет лицезреть