В четыре часа дня Роза Гринберг закрыла ставни. Вафа дошла до сквера и села на скамейку. Эрве закончил работу. Именно в эти минуты Луиза направилась в ванную. Завтра Нине Дорваль предстоит в точности повторить все ее действия: открыть кран, подставить руку под струю, проверяя температуру, как она делала сама, когда ее сыновья были маленькими. А потом сказать: «Ну-ка, дети, идите ко мне. Будем купаться».

Пришлось спросить у Поля, любили ли Адам и Мила воду. Насколько неохотно они обычно раздевались. Нравилось ли им плескаться среди игрушек.

– Они могли закапризничать, – объяснила Нина Дорваль. – Как вы думаете, они могли запротестовать, вернее, удивиться, что их повели купаться в четыре часа дня?

Отцу показали фотографию орудия убийства. Кухонный нож, самый обычный, только маленький, так что Луиза могла без труда спрятать его в ладони. Капитан спросила Поля, узнает ли он нож. Он принадлежал им или Луиза купила его специально, заранее спланировав преступление?

– Вспомните, пожалуйста, – попросила она.

Но Полю не надо было ничего вспоминать. Нож привез им в подарок из Японии Тома. Керамический, чрезвычайно острый: достаточно тронуть лезвие пальцем, и непременно порежешься. Это был нож для суши, и Мириам настояла, чтобы Тома взял у нее монетку в один евро. Дарить ножи – плохая примета.

– Мы никогда им не пользовались. Мириам убрала его на верхнюю полку. Чтобы дети случайно не достали.

Через два месяца расследования, не прекращавшегося ни днем ни ночью, Нина Дорваль, все два долгих месяца копавшаяся в прошлом этой женщины, решила, что знает Луизу лучше, чем кто-либо другой. Она вызвала в участок Бертрана Ализара. Тот сидел перед ней в кресле и трясся от страха. Его веснушчатое лицо покрылось потом. Он панически боялся крови и неприятных сюрпризов, а потому ждал в коридоре, пока полиция обыскивала студию Луизы. В шкафах было пусто, окна сияли чистотой. Они ничего не нашли. Только одну старую фотографию Стефани и несколько нераспечатанных писем.

Нина по плечи погрузила руки в разложившуюся душу Луизы. Она хотела знать об этой женщине все. Она верила, что сумеет ударом кулака пробить стену немоты, которой окружила себя няня. Она опросила семью Рувье, месье Франка, мадам Перрен, врачей в больнице Анри-Мондор, где Луизу лечили от нервного расстройства. Нина часами листала записную книжку с обложкой в цветочек, и по ночам ей снились эти кособокие буквы и незнакомые имена, которые Луиза записывала с прилежанием одинокого ребенка. Капитан разыскала даже соседей Луизы, живших рядом с ее семьей в Бобиньи. Она разговаривала с няньками в парке. Никто ничего о ней не знал. «Здравствуйте, до свидания, вот и весь разговор». Нечего рассказывать.

Она ходила в больницу посмотреть на обвиняемую. Та лежала без сознания под белой простыней. Нина Дорваль попросила медсестру выйти. Она хотела остаться наедине с этой стареющей куклой. Со спящей куклой, на шее и руках которой вместо украшений белели марлевые повязки. В свете ламп дневного освещения Нина Дорваль разглядывала мертвенно-бледные веки, седые корни волос у висков, слабо пульсирующую вену под мочкой уха. Она пыталась прочитать хоть что-нибудь на этом изможденном лице с иссохшей кожей, по которой пролегли борозды морщин. Капитан не стала касаться Луизы, но села рядом и заговорила с ней, как говорят с детьми, которые притворяются спящими: «Я знаю, что ты меня слышишь».

У Нины Дорваль уже был подобный опыт. Она знала, что реконструкция может дать толчок к озарению, как в обрядах культа вуду, когда в трансе через боль прорывается правда и прошлое вдруг предстает в новом свете. Стоит оказаться в нужном месте, и происходит чудо: открывается ранее упущенная деталь и необъяснимое наконец обретает смысл. Завтра она войдет в дом на улице Отвиль, перед которым все еще лежат увядшие букеты и детские рисунки. Обойдет свечи и зайдет в лифт. Квартира, в которой с того майского дня ничего не изменилось, куда никто не приходил ни за вещами, ни даже за документами, станет сценой мрачного спектакля. Нина подойдет и трижды постучит в дверь.

Там, внутри, она позволит себе ощутить волну отвращения и ненависти к этому месту, к этой квартире, к стиральной машине, все еще грязной раковине, разбросанным игрушкам, которым суждено найти смерть под столом. Она насторожит слух. Она станет Луизой и заткнет пальцами уши, чтобы не слышать крики и плач детей. Она будет ходить из спальни на кухню, из ванной на кухню, от мусорного ведра к сушилке, от кровати к стенному шкафу в коридоре, от балкона в ванную. Луиза вернется, и все начнется сначала. Луиза наклонится, потом встанет на цыпочки. Луиза возьмет с верхней полки нож. Луиза нальет себе бокал вина, медленно выпьет его перед открытым на балкон окном и позовет:

– Ну-ка, дети, идите ко мне. Будем принимать ванну.

Лейла Слимани родилась в 1981 году в Рабате, Марокко, где окончила французскую школу. В 17 лет переехала в Париж. Изучала политологию и журналистику, работала в журнале «Молодая Африка».

После всемирного успеха книги «Идеальная няня», переведенной на 37 языков, была в 2017 году назначена представителем президента Франции по распространению французского языка и культуры в мире. В 2018 году избрана председателем комитета литературной премии Livre Inter. Живет в Париже с мужем и детьми – сыном и дочерью.