А. В. Марков с женой Матреной Никитичной. Свадебный снимок.

<О ТРУДАХ А. В. МАРКОВА>

Покойный Алексей Владимирович Марков (род. 1877, ск. 1917),[737] один из даровитейших учеников акад. В. Ф. Миллера, несмотря на недолгую свою жизнь, успел, благодаря своей незаурядной энергии и смелости своей научной мысли, не только оставить значительный след в ряду сравнительно немногочисленных у нас этнографов — представителей русской устно-народной словесности, но и стать своего рода начинателем нового периода в изучении русской этнографии и в особенности устной словесности.

После долговременного перерыва, в конце 90-х гг. прошлого века, как известно, у нас оживляются интересы к изучению и собиранию этого рода памятников народного творчества, главн<ным> обр<азом> в Москве с образованием Этнографич<еского> отдела Общ<ества> люб<ителей> естествозн<ания>, антроп<ологии> и этнографии, во главе которого становится В. Ф. Миллер, одновременно возобновляющий (после Ф. И. Буслаева) чтения и работы в У<ниверситет>е по истории русской устной словесности. Из этой школы и вышел А. В. Марков, еще на университетской скамье проявивший выдающиеся познания и горячий интерес к устной словесности, быстро затем ставший одним из ревностнейших сотрудников В. Ф. Миллера по Этнографич<ескому> отделу.

В 1899 г., будучи еще студентом, он совершает уже первое путешествие с целию собирания памятников устного творчества в Архангельский край и привозит из этой поездки те «Беломорские былины», которыми отмечен в истории изучения русской словесности устной новый шаг после ослабления временного интересов к этой области творчества. Со времени А. Ф. Гильфердинга (70-е гг. XIX ст.) мы не имели такого свежего и обильного нового материала по былине, какой так отчетливо, добросовестно и умело записан и издан был в «Беломорских былинах»: своими записями и изданием А. В. Марков не только вносил ценный материал в науку, но и важный в том отношении, что им открывалась новая, почти не затронутая до сих пор область жизни нашего эпоса — архангельская былина с ее оригинальной физиономией в смысле и композиции, отчасти с новыми сюжетами и новыми былинами; это опровергало наши подсчеты, <показывая>, что состояние нашей былевой традиции далеко не так безотрадно, как это рисовалось многим исследователям после записей Гильфердинга и Рыбникова. И действительно, пример Маркова принес обильные плоды: тот же Архангельский край дал нам до сих пор еще не исчерпанный материал в изданиях Григорьева (Архангельские былины, 3 т.), Ончукова (Печорские былины) и др., явившихся после «Беломорских» Маркова. Заслуга эта Маркова перед русской наукой вне всякого сомнения и должна быть оценена тем выше, что была своего рода подвигом самопожертвования со стороны А. В. Маркова: она, несомненно, ему самому стоила дорого: будучи некрепкого здоровья, он совершил такую поездку, требовавшую, в силу тяжелых условий работы на нашем Севере,[738] причем пришлось не только затратить большую энергию, но и значительно ослабить свое здоровье, что, несомненно, отразилось на последующей жизни собирателя: он стал чаще и чаще хромать здоровьем, сокращая т<аким> о<бразом> дни своей жизни.

Тем не менее, с захватывающей энергией он совершил и еще не одну поездку в заповедный край. Результатом были два обильные выпуска «Материалов по Архангельской губ<ернии>» (поездка 1901 г.), принесшие не только былинный, но и другой материал этнографическо-литературный (духовные стихи, лирические, обрядовые песни). Из тех же поездок А. В. Марков делился материалом и в «Былинах новой и недавней записи» (М., 1908). Этого одного достаточно было, чтобы мы сочли себя обязанными ему и должны были бы так или иначе вознаградить самоотверженного работника науки.

Но его деятельность не ограничилась только собиранием и изданием собранного: он, как выдающийся знаток своей специальной области, опытный практик-этнограф, стал видным исследователем в области этнографии и устной, по-преимуществу, словесности. Под влиянием трудов Ал<ексан>дра Ник<олаевича> Веселовского он не остановился на воззрениях своего ближайшего учителя В. Ф. Миллера, а смело пошел дальше, обратив внимание на область взаимодействия устной и книжной словесности, литературы и быта. Эта сторона для деятельности А. В. Маркова выразилась в длинном ряде <работ> (свыше 40),[739] печатавшихся преимущ<ественно> в Этнограф<ическом> обозрении, Известиях Отд<еления> рус<ского> яз<ыка> и сл<овесности> Ак<адемии> н<аук>; это были или исследования, преимущ<ественно> по былевому эпосу (каковы: Бытовые черты русских былин (1904), Из истории былевого эпоса (1905, 1906) и др.), по духовным стихам (напр<имер> Определение хронологии дух<овных стихов> в связи с вопросом об их происхождении, 1910, Повесть о Волоте, 1913), или ряд отзывов и рецензий: живой, энергичный, оригинально мысливший А. В. <Марков> во всех работах старается откликаться на возникающие вопросы науки, на новые явления и труды, старается везде сказать новое, свое; при этом он в области устной словесности, обладая начитанностью и в книжной, действительно, дает весьма часто много свежего, оригинального. Интересуется он и этнографией, и методологией в своей области (ср. его «К вопросу о методе исследования былин», 1907, «О методе изучения загадок»).

Занесенный судьбой на Кавказ (куда, кажется, его влекла нужда поддержать подорванное здоровье), он энергично занят организацией преподавания и научной работы в Тифлисе на В<ысших> ж<енских> к<урсах>, где он оказывается преподавателем русской литературы в целом объеме и истории русского языка с диалектологией, как об этом можно судить по интересной, напечатанной им «Программе и темам работ» (Тифлис, 1914); тут же находит себе применение и его организаторская способность: «Известия» Тифл<исских> В<ысших> ж<енских> к<урсов> являются его созданием, заполняются его трудами. В этот, последний, период своей кипучей деятельности А. В. Марков открывает новую серию трудов: печатает интересные тексты по древней литературе и рядом исследование об отношениях между русскими и мордвой в истории и поэзии (1914), видимо, все дальше расширяя свой научный кругозор.

Эта лихорадочная энергия, быстрота, с которой работал А. В. Марков, производит впечатление горения, являющегося результатом самоотверженного стремления к научной деятельности, сознания ее потребности. Но жизненные условия его были настолько неблагоприятны, что он в этой деятельности, несомненно, нужной для общества и науки, не выдержал до конца и ... сгорел. Долг общества, ценящего бескорыстных деятелей науки, был поддержать материально хотя бы труженика; но этого не случилось... и мы остались перед ним в долгу. Мы теперь, когда его уже нет в живых, думаю, обязаны все-таки уплатить этот долг, оказавши поддержку его осиротелой семье, теперь оказавшейся еще в более тяжелом положении, нежели при его жизни, должны помочь его детям, чтобы они могли, ставши на ноги, стать полезными и честными продолжателями дела своего отца.

Охотно присоединяю свое ходатайство и просьбу о пособии семье А. В. Маркова.

Академик проф<ессор> М. Сперанский

Москва 7/IX <1>922.

Могила А. В. Маркова и его брата на Ваганьковском кладбище в Москве.

Плита на могиле А. В.