английские фузелеры встречали двигавшихся выбивать их русских метким огнем, да и расстояние было небольшое, а Хоменко был очень заметен.

Однако «ура!» подхватили уже солдаты и ринулись вперед, опережая Будищева.

Не один уже раз ходившие в штыки, они и на бегу старались держать плотный фронт, привычно обегая падавших из их рядов и смыкаясь снова локоть к локтю. Английские стрелки не устояли под их натиском и повернули к своим траншеям, и хотя очень поредели за эти несколько минут ряды камчатцев, но ложементы были очищены. С короткой полусаблей в руке, с потным крутым лбом, выпирающим из-под сдвинутой по-нахимовски на затылок белой фуражки, Будищев делал широкие жесты и кричал, рассовывая солдат за прикрытия, а в это время помощник Ширлея, инженер-полковник Тильден, повел в атаку на русских шестисотенный резерв.

Этого совсем не ожидал Будищев: по довольно скромному началу дела он и не мог думать, что замыслы Раглана шли гораздо дальше контрапрошей, что весь третий бастион представлялся уже в середине этого дня английской главной квартире легкой добычей после всесокрушающей канонады и при совершенно ничтожном гарнизоне: это последнее известно было там от дезертиров-поляков.

Английский резерв увлек за собою и отступавших; силы оказались больше чем тройные против камчатцев, отбивавшихся штыками, но пятившихся назад.

Вместе со всеми пятился и Будищев, размахивая своей полусаблей и стараясь в то же время не наткнуться на козырек ложемента и не упасть; но на него кинулся какой-то краснорожий, красномундирный гигант и выбил из его рук полусаблю прикладом. Он же и потащил его в сторону, в плен, схватив, как клещами, за шиворот…

– Ваше благородие! Примите начальство над командой нашей! – обратился в это время на бастионе к подпоручику-саперу Бородатову матрос Кошка.

– Какая команда? Где?

Бородатов оглянулся: действительно стояла команда человек в шестьдесят на глаз – в ней были и матросы, и хрулевские пластуны, и саперы…

– Не могу без приказа начальства, – сказал было Бородатов, но Кошка почти выкрикнул, глядя на него сурово:

– Неустойка у пехотных наших, гонють – глядите!

Бородатов прильнул к амбразуре, повернулся тут же, махнул рукой вверх команде, собравшейся самочинно, и пошел торжественным шагом – худой еще после госпиталя и бледный, но с загоревшимися внезапно глазами – к калитке бастиона, команда за ним – небольшая, но добровольная, идущая выручать своих.

И, кинувшись в свалку, эта команда сделала много. Она ударила стремительно; она показалась отступавшим камчатцам огромной подмогой, чуть что не целым полком; камчатцы уперлись на месте, а через момент уже рванулись вперед, подхватывая «ура!», и англичане начали так поспешно отступать, что Бородатов вместе с десятком бывших около него саперов и пластунов догнал гиганта, тащившего Будищева, и тот, бросив свою добычу, метнулся в сторону, готовя на бегу для стрельбы штуцер… Прошел момент замешательства у англичан; они начали снова нажимать на камчатцев здесь и там…

– Отступать, отступать, братцы! – кричал Будищев, оглядываясь на бастион и не видя оттуда никакой больше поддержки.

Он был без фуражки: рыжий, кудлатый, кочелобый, – но, только что вырванный из плена, снова чувствовал себя командиром отряда.

Отряд отступал, отстреливаясь и отбиваясь штыками, не зная того, что на бастион прибыл из города однобатальонный Волынский полк – всего около пятисот штыков.

Правда, было уже не рано, смеркалось.

Удар волынцев не только спас остатки отряда Будищева, но и заставил англичан вторично очистить русские ложементы, и полковнику Ширлею пришлось ввести в дело всех своих рабочих – до тысячи человек, – чтобы заставить, наконец, этот лихой народ, потерявший при атаке почти всех своих офицеров, попятиться к бастиону.

Темнота прекратила бой. Ложементы перешли в руки англичан, но Большой редан, близкое обладание которым сладко грезилось Раглану, остался по-прежнему недоступным и мощным: в эту ночь все подбитые орудия на нем были заменены новыми, так же как и на Малаховом кургане.

VII

Все-таки ночь эта здесь, около «Трех отроков», была ночью большой путаницы и неясностей, но зато быстро была она приведена в ясность там, в штабе Горчакова: как известно, и высокие здания, и крупные события кажутся всегда видней и отчетливей именно издали.

Здесь, на Малаховом, где съехались в наступившей темноте Тотлебен, Нахимов и Хрулев, царила час или два уверенность, что редуты Селенгинский и Волынский отбиты у французов обратно. Об этом, даже по форме приложив руку к папахе, доложил Нахимову, как помощнику начальника гарнизона, Хрулев, когда только что вернулся с Забалканской батареи.

Так как вместе с темнотою упала на все обширное поле жестокого боя и тишина, и не только обычной орудийной, даже и ружейной перестрелки не было слышно, то первым усомнился в том, что доложил Хрулев Нахимову, хлопотавший около рабочих на Корниловском бастионе Тотлебен.

– Прошу очень меня извинить, Стефан Александрович, – обратился он к Хрулеву, – но если мы выбили французов из обоих редутов, то почему же там может быть тихо, а? Ведь они должны, стало быть, опять атаковать редут – почему же не атакуют?

– Потому что наклали им, чешут бока, – вот почему! – энергично отвечал Хрулев. – А наша обязанность теперь отбить еще и Камчатку… Отдали, а-а! – почти простонал он возмущенно и скорбно, сделав при этом выпад в темноту кулаками. – Ну что же, когда совсем не на кого было оставить Камчатку, когда я уезжал на Селенгинский! Не на кого – буквально, буквально так, Эдуард Иваныч, как я вам говорю это!.. Ни одного не только штаб-офицера, даже и прапорщика в целом и живом виде! Ищу, кричу и не вижу!.. Кинулись ординарцы искать кого-нибудь – повезло было им: нераненый подполковник Венцель передо мною! Я к нему обрадованный: «Примите немедленно команду над гарнизоном укрепления!» Он: «Слушаю…» А тут вдруг рвется проклятая граната около, – и Венцель мой уже лежит на земле, изо рта кровь… Не знаю, что с ним потом: время не ждало, надо было ехать, – пришлось своих ординарцев, мичмана Зарубина и прапорщика Сикорского, оставить за командиров… Но какие же это командиры, посудите? Когда им приходилось быть командирами?.. Вот и… Ну что поделаешь! Хорошо, что хоть редуты стали опять наши, а Камчатку отобьем – дай только подойдет еще народу из города!

– Теперь, поди-ка, они уж там укрепляются, – сказал неопределенно Нахимов. – Так что пока мы соберемся…

– Много сделать все равно не успеют, Павел Степаныч! Лишь бы только до утра не оставлять в их руках, – горячо отозвался на это Хрулев, а Тотлебен покачал головой:

– Большие потери будут… И даже едва ли получим мы разрешение на это от князя.

– Зачем же нам просить разрешение, когда бой еще не кончился? – так и вскинулся Хрулев.

– Кончился, мне так кажется, Стефан Александрович, иначе