В полуверсте от проволоки начали рваться первые фугасы. Штабс-капитан захлопнул люк. Что это – минометы или полевые трехдюймовки? Вспышек от орудийной стрельбы он не разглядел. Зато проснулись пулеметные точки, пытаясь издали выкосить кавалерию.

Бетлинг выхватил из боеукладки первый выстрел и дослал его в казенник, упер приклад в плечо. Выгадав мгновенье, когда корпус танка стал сравнительно ровно, резко дернул за спуск. Здесь не окоп, когда полагается тянуть крючок плавно и нежно.

Снаряд поднял фонтанчик земли посередке меж проволокой и пулеметным расчетом. Второй выстрел совпал с прыжком на кочке и улетел в небо. Надо остановиться, чтобы прицелиться точнее. Штабс-капитан обернулся к эскадронам и похолодел. Разудалые конники начали то самое – ловить кураж, разгоняясь во весь опор и догоняя танк. Юное дурачье! Они собираются перепрыгивать через колючку, как на ипподроме?

Бетлинг с силой толкнул водителя, тот вжал педаль газа в пол. Отчаявшись попасть на ходу из пушки, штабс-капитан схватил пулемет, постреливая в сторону брустверов короткими очередями по три-пять патронов. Конечно, попасть невозможно, но хоть головы пригнут…

Танк ухнул передком в траншею, едва не зарывшись пушечным стволом в противоположный ее скат. Водитель судорожно переключил трансмиссию на первую передачу. Скрежеща фрикционом и буксуя по влажной земле, машина уперлась ведущими передними колесами в склон, разрыла глубокие колеи и медленно выскреблась наверх, упираясь крюком в противоположную сторону окопа. Будь у японцев ручные бомбы, как у эсеровских боевиков, подумал командир, сейчас бы и каюк. По-хорошему, сзади должна набегать наша пехота и успокаивать жаждущих испортить машину. Бетлинг глянул в заднюю щель башни, узрев страшную картину.

Десятки всадников направили коней в разрыв колючки, проделанный танком. Они сталкивались, падали, лошади спотыкались, а их беспорядочную кучу принялся косить пулемет. Часть пробовала перепрыгнуть через заграждение, но куда там – с раскисшей земли лошадь высокое препятствие не возьмет.

Проклиная бездарно гибнущую молодежь, Бетлинг скомандовал механику «Стоп», развернул башню и всадил несколько 37-миллиметровых по траншее сзади. Смолкло два пулемета, но гибнущим эскадронам это не помогло. Поле перед траншеей усеялось человечьими и лошадиными трупами. Кони скакали без всадников, дергались в агонии на земле или лежали неподвижно, придавив живых пока седоков.

Ощутимо рвануло рядом, по броне забарабанил металл, посыпалась земля. Понимая, что кавалерии не помочь, штабс-капитан скомандовал «Вперед», снова вращая липкий от пота маховик и разворачивая башню.

Впереди заговорила батарея легких полевых пушек. Стискивая зубы, офицер лихорадочно искал пути выхода из западни. Он не может двинуть к своим через ряды окопов, так как подставит корму под снаряды. Двигаться прямо вперед, как в давнем бою в Восточном Китае возле озера Тайху и давить пушки? Два раза так не везет, тем более и тогда ранен был.

– Поворачивай вправо и гони на полной, – проорал он механику, сунув голову в передний отсек. – Гони!!

Танк раскочегарился до десяти верст в час и понесся бортом к артиллерийской батареи. Спереди, позади и по бокам вспыхнули черные розы разрывов.

– Не умеете стрелять по движущейся цели? Учитесь, другого раза не будет, – штабс-капитан отмерил полверсты и снова закричал на ухо водителю: – Давай влево! Заходи к ним сбоку!

Механик уразумел, наконец, безумный замысел своего начальника. Резко развернув танк и чуть не потеряв гусеницу, он повел машину к крайнему орудию, оказавшемуся на одной линии с остальными. Почуяв опасность, японские канониры подхватили станины лафета и бросились разворачивать пушки, надеясь взять танк в прицел раньше, чем он подойдет на опасное расстояние.

Но это не Китай и оружие совсем другое. Как бы ни кидало корпус, трудно промахнуться с тридцати саженей. Снаряд ударил сбоку от позиции, поранив нескольких солдат, которые уронили лафет. Через считанные секунды на него взобралась гусеница, корежа ствол, сминая щит и сплющивая откатник. Танк перевалился через обломки орудия, втоптал в землю не успевшего отползти раненого и двинул к следующей. Лобовая броня приняла фугас и выдержала.

Штабс-капитан стрелял из пушки и из пулемета, матерился так, что благородные германские предки, видать, сгорели бы со стыда. Механик-водитель также закусил удила и вошел в раж, не уступая боевым задором молодым кавалерийским корнетам.

Хорошо, что у японцев нет бронебойных снарядов, как на флоте, подумал Виктор Эдуардович, обстреливая последний расчет и видя пушечное жерло, поворачивающееся навстречу. Это была его последняя мысль. Стальная болванка пробила башню навылет за несколько секунд до того, как бронированный передок врезался в щит орудия.

Оглушенный и слегка контуженный водитель остановил машину через сотню саженей после позиции батареи и сунулся в боевое отделение.

– Ваше благородие, куда дальше-то? – Он увидел тело штабс-капитана, сползшее к днищу. – Эх, ваше благородие…

Танк выпустил облако черного солярного выхлопа и направился к старой колее через японские траншеи первой линии.

В трех милях к юго-западу горела машина барона. Петр Николаевич вывалился через задний башенный люк прямо на решетку двигательного отсека, из которой било пламя. Скатился в мокрую грязь, которая с шипением погасила вспыхнувший комбинезон.

Он сел прямо в лужу, оперевшись на каток. Из башни доносился треск патронных лент и хлопки рвущихся в укладке пушечных выстрелов, но в оглушенную голову не пробилось ни звука.

Барон не знал, сколько просидел без движения. Он перестал чувствовать нижнюю часть тела. В какой-то момент разлепил перемазанные глиной и сажей веки, увидев саженях в пяти лошадь без седока.

Попробовал подозвать ее и не услышал звука собственного голоса. Однако лошадь точно что-то расслышала, пряднула ушами и всхрапнула, отступив на пару шагов.

Врангель попробовал встать, хватаясь за горячий металл погибшего танка. Чуть не потерял сознания от дикой боли в ноге и руке, принявших осколки брони. Сделал шаг, потом другой, едва не упал.

В совершенно нереальном мире, где нет звуков, а только бесконечный монотонный звон, нет и красок, вместо них лишь дым да темный силуэт кобылы. Офицер уцепился за единственную мысль: поймать лошадь и вернуться к своим. Иначе смерть.

Барон снова переставил ноги. Кобыла вздрогнула и отступила на два шага.

Каждое движение ногой причиняет беспредельную боль. Кроме этой боли и упрямого животного нет ничего – войны, прошлого, будущего, далекого Питера, семьи и норовистой кисен… Дойти!

Упав вперед, он уцепился за стремя, подтянулся здоровой рукой за подпругу. И понял, что не может забраться в седло.

Чуть не рыдая от бессилия, барон ухватил кобылу под уздцы и потащил ее к танку, с трудом различая машину в дыму благодаря продолжающемуся пожару. Обратный путь занял годы. Кобыла упиралась, мотала головой. Ее решительно не понравился огонь, запах соляра, к которому примешался смрад горелого мяса – механик не смог выбраться.