как это понятие подверглось нападкам. Затем частью выбранной ими стратегии в Мурманском крае стала помощь в создании отдельных колхозов для саамов, ненцев и коми485. Начиная с 1928 года несколько саамских семей вошли в малые колхозы, включая рабочий кооператив «Саам» Воронинского погоста и «Оленевод» (позднее «Красная тундра») Семиостровского погоста486. Эти колхозы в основном существовали на бумаге и окончательно развалились после того, как оленеводы покинули места зимней стоянки весной. Тогда же власти отказались от этнического принципа в формировании коллективных хозяйств в этом регионе487. Пытаясь отстоять постепенные реформы, Скачко предложил также схему, которая отрицала классовое расслоение среди охотников и рыбаков, но при этом признавала существование кулаков среди оленеводов488. Так, те, кто владел большим числом оленей, чем предписывалось государством, объявлялись кулаками489. На практике это означало следующее: то, за что раньше оленеводов уважали, теперь становилось опасным.

Симпатизировавшие кольским саамам подчеркивали, что кулаками были преимущественно коми. Мурманское отделение Комитета Севера собирало информацию о классовом составе меньшинств, которая использовалась для раскулачивания на полуострове. Хотя Алымов не был согласен с классовым подходом к местным этническим группам, считая, что середняки были гетерогенной группой, доходы которой было трудно оценить, он был вынужден уступить. Используя собранные им данные, Алымов показал, что коми владели более крупными стадами и имели больше наемных рабочих (см. таблицу 4). Он по-прежнему поддерживал саамские методы оленеводства и выражал «единогласное мнение» «лапландцев и их русских соседей» о том, что зажиточные коми, владевшие 600–700 оленями, систематически вредили их стадам490. Эта критика оленеводов-коми с развертыванием коллективизации становилась все более яростной. Алымов докладывал, что все чаще слышал жалобы саамов о том, что происходило «самовольное занятие крупными оленеводами, преимущественно ижемцами, лопарских пастбищ», и призывал Мурманский исполнительный комитет «поставить, для срочного разрешения, вопрос о запрещении самовольного занятия оленьих пастбищ крупными стадами и о запрещении самовольного переселения оленеводов на уже освоенные места»491.

Поэтому среди кольских оленеводов топор классовой войны сильнее всего обрушился на коми. Большинство из тех, кто был объявлен кулаком во время коллективизации 1930‐х годов, принадлежали к этому народу492. В одном случае конфликт между коми и саамами в колхозе «Красная тундра» в Ивановке обернулся трагедией для потомков основателя деревни Ивана Артиева, оленевода-коми, пришедшего в этот край в XIX веке493. Власти объявили нескольких представителей семьи Артиевых кулаками, арестовали их, отобрали у них животных и исключили из колхоза494. Как раз в это время Чарнолуский продолжал жаловаться на доминирование коми в Комитете Севера, протестуя против того, что «труд распределялся неправильно – лопарская группа несла большую тяжесть и выполняла более трудные, чем другие, работы» в «Красной тундре»495. В то же время коллективизаторы объясняли некоторые проблемы, с которыми они сталкивались, как раз этническими конфликтами. Пытаясь объяснить, почему в колхозе в Ловозеро было мало саамов, один автор ярко продемонстрировал существование атавистических национальных антипатий: «Лопари, с молоком матери всосавшие ненависть к великодержавной в условиях Кольского полуострова ижемской народности, не понимают, что среди ижемцев есть батраки, бедняки, середняки и хищные ростовщики, воры и эксплуататоры-кулаки»496.

Таблица 4. Количество оленей, принадлежавших разным этническим группам, населявшим Кольский полуостров в 1926 году (по данным В. Алымова)

Источник: Федорова Е. В. Мурманский комитет Севера // Наука и бизнес на Мурмане. 2003. № 4. С. 59.

Помимо разжигания межнациональной розни во время коллективизации, реформаторы неуклюже применяли политику, идущую от центра, к северному ландшафту. До 62,5% кольских оленеводческих хозяйств было временно коллективизировано к зиме 1930 года, до того как многие хозяйства вышли из колхозов весной497. Показателен в этом отношении опыт Ивана Пенькова, государственного управленца, работавшего в «Красной тундре». Будучи главой колхоза, Пеньков пытался использовать систему оплаты и инвестиций, принятую в сельскохозяйственных общинах в других районах страны. В специфических условиях арктической оленеводческой экономики эта политика просто разозлила население, и вскоре он столкнулся с угрозами, которые списал на сопротивление кулаков. Пеньков также не нашел достаточно отзывчивых организаций в Мурманске, и когда попытался достать материалы для чумов оленеводов, то столкнулся с необходимостью вести многочисленные переговоры, упрашивать и заключать сделки со снабжающими структурами498. Более того, один специалист высмеял весьма распространенное мнение о том, что оленеводство может процветать везде, где есть достаточно пищи, ехидно говоря: «В Африке тоже есть кормовая база, там прекрасно себя чувствуют жирафы, но оленей там нет и, наверное, не будет»499. Предостережения некоторых членов Комитета Севера об опасности завоза животных извне тоже оказались пророческими. Закупив большое количество оленей, колхозы столкнулись со вспышкой копытной болезни (некробактериоза), приведшей к гибели многих животных. В самом деле, трудности, которые сказались на выживании поголовья оленей в ходе коллективизации, подорвали экономическое обоснование политики. Так, несмотря на то что в 1932 году около 40% хозяйств и 75% оленей Кольского полуострова принадлежало колхозам и совхозам, численность домашних оленей после этого года снизилась до уровня, отмечавшегося перед коллективизацией (см. таблицу 2)500.

Взаимодействие с оленями и социальные связи между оленеводами определили то, как эти сообщества сопротивлялись коллективизации и раскулачиванию. По всей стране жители села забивали и употребляли в пищу животных, подлежащих государственной экспроприации, а иногда оставляли туши гнить, только бы не дать властям нажиться на политике, которую они осуждали как второе крепостное право501. Голод 1932–1933 годов заставил некоторых прибегнуть к этой тактике от отчаяния, но такие эпизоды убийства животных, как показали историки Линн Виола и Шейла Фицпатрик, были формой сопротивления502. Советские исследователи обвинили кулаков в саботаже, приведшем к потере в течение 1932 года около 7500 кольских оленей503. В одном из случаев Кондрат Архипов, саам из Пулозерского района, был объявлен кулаком и колдуном, который воровал и сжигал чужих оленей. Подробности его задержания и суда, впрочем, больше указывают на сплоченность общины и его отцовское положение в саамском обществе, чем на статус классового изгоя. Архипов месяцами скрывался от властей, и местные жители, которые, вероятно, знали его приблизительное местонахождение все это время, выдали его только под принуждением504. В другом случае государство обвинило шесть человек из колхоза «Тундра» в убийстве по крайней мере 144 оленей, принадлежавших другим оленеводам. Власти хотели представить эти действия как эксплуатацию со стороны кулаков, но все оленеводы считались представителями низшего класса. Более того, двое из них даже начали процесс вступления в Коммунистическую партию.

Помимо этого, оба описанных