Через четыре минуты пришел ответ.

Я дошла до кухни, сердце дико заколотилось, хотя я прошла всего ничего. Я набрала номер Мэдисон. Она не ответила, так что я оставила сообщение. А потом, хотя еще не было восьми вечера, я пошла наверх и легла в кровать.

Тук-тук-тук. Открыв глаза, я оглядываю комнату, моргая. Подушка была влажная, видимо, во сне у меня текли слюни. Я вытерла подбородок тыльной стороной ладони. Судя по тому, что в окна пробивается свет, уже было утро, но я понятия не имела, который сейчас час. И был ли тот барабанящий звук реальным или просто мне приснился. Тук-тук-тук. Ну, на один вопрос у меня теперь был ответ. Я села и задумалась, кто бы это мог быть. Может, продавец чего-то или свидетель Иеговы – и те, и другие стучались ко мне за последние девять лет. Я всегда сидела тихонько на кухне и ждала, когда они уйдут. Но теперь любопытство выманило меня из кровати, я прокралась к окну и чуть сдвинула занавеску. Отсюда мне не было видно крыльцо, но я заметила машину Эрика. У своего дома. Я быстро отскочила от окна, сердце в груди заколотилось. Я ведь совсем забыла, что он сегодня собирался заехать, но еще важнее то, почему я вообще на это согласилась. Мне же даже не было важно, заведется ли «понтиак» – я бы все равно не села за руль. Я прекрасно добираюсь до библиотеки и на велосипеде. Думаю, он просто застиг меня врасплох. Он вел себя совсем не как Эрик. Более вежливый, чем того требует этикет, добрый, уютный и даже иногда забавный. Но сейчас, при свете дня, мне кажется, что я – какое-то жалкое существо, и он просто чувствует себя обязанным, потому что я спасла его сына. Как я жалею, что не отказалась. Тук-тук-тук. Я не шевелилась, в надежде, что он просто уйдет, если я буду ждать достаточно долго. Тук-тук-тук. Я начала медленно считать, и в тот момент, когда я дошла до сотни и решила, что он сдался… Тук-тук-тук. Видимо, нет. Я натянула пару потрепанных леггинсов, что висели на стуле. Спустилась по лестнице и открыла дверь как раз в тот момент, когда он занес было руку, чтобы постучать снова. Я ощутила порыв холодного ветра.

– Прости… Я… я только что встала. – Я перевела взгляд с Эрика на Айжу и обратно. Рука Эрика так и застыла в воздухе, интересно, почему он ее не опускал. Я знала, что на голове у меня был бардак, но не могла же я выглядеть так плохо, как читалось в его взгляде. Он кашлянул и наконец опустил руку.

– Доброе утро, Джубили.

Когда Айжа услышал мое имя, у него глаза полезли на лоб так, что даже я удивилась. А потом я перевела взгляд на Эрика, но он на меня не смотрел. Не в глаза, во всяком случае. Кажется, он уставился прямо на мою грудь. Впрочем, там особо не на что было смотреть, как сказала бы моя мать. Она мне часто это говорила. Грубо, но, увы, честно – я не унаследовала ее выдающихся форм. И не могла понять, что так привлекло его внимание.

Испугавшись, что я в каком-то странном сне, и переживая, что я просто забыла одеться, я смотрю вниз. И то, что я увидела, было хуже всякого кошмара. Мне жутко хотелось захлопнуть дверь прямо перед ними, забраться в кровать и никогда из нее не вылезать больше.

Я все еще была в его толстовке. Той самой, с университетом Уортона. В которой я спала каждую ночь с тех пор, как он привез меня из больницы. Не потому что это его вещь, конечно же, просто в ней было удобно. И она вкусно пахла. Но он-то видел только то, что я в ней, и мне от этого хотелось немножко умереть.

Жар подступил к лицу, пока оно наконец не начало гореть.

– Ну что же, спасибо, что заехали. – Я пыталась говорить ровно и спокойно. – Машина… Ну, вы уже знаете, где она. Дайте знать, если вам что-то понадобится.

Я уже собиралась закрыть дверь, но Эрик протянул руку и поймал ее.

– Стой.

Я смотрела на его руку, вцепившуюся в дерево. Вспомнила тот сон, где его пальцы касались моих, и задышала чаще. Одним из моих онлайн-курсов в Гарварде было введение в искусство под названием «Как нарисовать человека». И профессор тогда сказал, что сложнее всего рисовать руки, не только потому что они непросто устроены и нужно соблюсти все пропорции, но потому что они столь же выразительны, как и лицо, в плане эмоций. Тогда я подумала, что это бред. А сейчас я все поняла. Мне еле удалось сглотнуть.

– На самом деле я жду свою сестру, Конни. Она сказала, что поможет с машиной. Ты не возражаешь, если мы зайдем на минутку?

Я отступила на шаг, пытаясь сохранить дистанцию до рук Эрика, но он принял это за приглашение. И выбора у меня не было, я сделала еще шаг.

– Конечно. Проходите.

Я закрыла за ними дверь, и теперь мы стояли у лестницы, в неловкой тишине. Мне стоило бы сказать какую-то избитую фразочку вроде: «Чувствуйте себя как дома» или что-то в этом духе, но я не могла не думать о том простом факте, что в моем доме сейчас на два человека больше, чем обычно. Гости. Которых я, в общем-то, не приглашала, но они все равно тут. К реальности меня возвращает то, как Эрик растирает ладони, чтобы согреть их. Я хотела что-то сказать – что угодно, лишь бы не молчать – но я отвлеклась на его руки, на этот раз потому, что меня удивило, что он в такую погоду не носит перчатки. И тогда до меня дошло. Я не надела перчатки. Убираю руки за спину.

– Эм-м, я сейчас вернусь. – Я нащупала ногой ступеньку. – Можете присесть, – кивнула я в сторону гостиной. – Если хотите, конечно.

Наверху я стянула с себя толстовку Эрика и швырнула ее в корзину для белья, опять покраснев от унижения. Я тут же почувствовала кожей холодный воздух, и от того мне захотелось почесаться еще сильнее. Я знаю, что от этого станет не легче, а больнее, так что я справилась с этим порывом, быстро втерев еще больше крема в бугристую кожу, и натянула футболку и свитер крупной вязки. Я надеялась, что горло свитера прикроет сыпь, которая добралась уже до ключицы.

Надев перчатки, я сделала глубокий вдох и спустилась.

Дойдя до нижней ступени лестницы, я замерла. Айжа погрузился в игру на планшете, сидя в плюшевом кресле. В моем кресле. Эрик сел на диван, на левую его половину. На место моей матери. Я и не знала, что это было ее место, или, точнее сказать, что я все еще считаю, что это ее место, пока не увидела там его и на меня не накатила волна тревоги. А потом я заметила и другие вещи. То, как продавилась спинка кресла и что она не поддерживала хрупкую спину Айжи, отчего он выглядел как веревочная марионетка, выступающая на фоне кресла. Пепельницу посреди кофейного столика. Я убрала из нее недокуренную сигарету матери несколько лет назад, но так и не выкинула уже слежавшийся в камень пепел.

И книги. Боже мой, книги. Стопки книг покрывали каждую горизонтальную поверхность. Тут две-три, там, у кресла, около пятнадцати, как раз та высота, на которую удобно ставить кружку. И не то чтобы я их не убирала, просто мне их и убрать-то было некуда. Полки были забиты до отказа, во все уголки и ниши заткнуты книги, составляя мозаику из корешков. И вдруг мне стало стыдно от мысли о том, сколько денег за эти годы я потратила на чтение. Вдруг я осознала всю иронию: если бы я просто брала их в библиотеке, мне бы сейчас, может, не пришлось там работать, чтобы оплачивать счета. Мне стало интересно, считает ли Эрик меня барахольщицей. Была ли я для него похожа на тех братьев, которых нашли в Нью-Йорке в квартире под завалами из ста сорока тонн их барахла. Если не обращать внимания на книги и пепельницу, у меня дома было чисто – я мысленно благодарю саму себя за педантичную привычку вытирать пыль и убирать паутину. Я кашлянула, и Эрик посмотрел на меня.