Если бы в полицейском управлении узнали всю историю его жизни, кто-нибудь мог предположить, что из-за случившегося с ним он психологически непригоден для работы детективом по расследованию убийств. Вдруг такой выбор карьеры — свидетельство навязчивости, связанной с его утратой? Выслеживая каждого убийцу, он, возможно, символически мстил за убийство своей семьи. И в таком случае можно ли утверждать, что к каждому подозреваемому он будет относиться исходя из презумпции невиновности? Или злоупотребит данной ему властью?

После того как он предал бы гласности события той давно ушедшей ночи, его жизнь и жизнь его жены и детей могли перемениться. Эта информация отразилась бы и на его работе, причем очень и очень существенно. Как знать, возможно, ему пришлось бы уйти со службы. А уж в том, что Кен Шарп не будет хранить его секрет, Джон не сомневался.

Сидя на краешке стола в непринужденной позе, но в дурном расположении духа, Шарп продолжил:

— И только несколько минут тому назад мне сообщили, что ты дважды побывал в больнице штата, чтобы повидаться с этим подростком-мясником. Ты сказал им, что ведешь это дело.

Это был еще более сильный удар по доверию к Джону в сравнении с тем, что его застукали роющимся в столе Билли.

— Нет, я не говорил им, что веду расследование. Но признаю… не помешал прийти к такому выводу.

— Не помешал? Так почему ты это сделал, Джон?

Рано или поздно ему пришлось бы сказать о необычайной схожести убийства семьи Вальдано двадцатью годами раньше и теперешней резни в доме Лукасов. Он не имел морального права не предупредить, что преступления Олтона Тернера Блэквуда, возможно, имитируются на расстоянии сотен и тысяч миль от того места, где тот их когда-то совершил. Он не знал, как озвучить это предупреждение, не упомянув о присутствии в этом преступлении сверхъестественной составляющей, понимая, что такие слова могут привести к временному отстранению от службы и направлению к психиатру.

По лицу Шарпа чувствовалось, что тот весь кипит.

— Тамошний санитар говорит мне, что ты, возможно, считаешь Билли невиновным, думаешь, что он сам в каком-то смысле жертва.

— Нет. Это не так. Я знаю, что он это сделал. Но все не так просто.

— Эй, приятель, все чертовски просто. Он сидит голым на переднем крыльце, залитый кровью. Он говорит, что убил их всех. Отпечатки его пальцев на всех орудиях убийства. Лаборатория говорит, его сперма в его сестре. Так что в нашем случае насчет преступника все предельно ясно.

Джон понимал, что Кен Шарп — не тот человек, которому следует все объяснить, но тем не менее посчитал необходимым поделиться с ним хотя бы частью своей истории.

Задвинул ящик и включил компьютер Билли.

— У меня есть основания верить, что убийца… этот подросток… собирался убить и другие семьи, помимо своей.

— Если это правда, то, считай, у нас сенсация. Какие основания?

— Во-первых, я хочу, чтобы ты понял, почему я полез в это дело. Среди прочих он собирался убить и мою семью.

Джон не оторвался от экрана, чтобы увидеть реакцию Шарпа, но услышал в его голосе удивление и скепсис.

— Твою семью? Откуда он мог знать о твоей семье? Он ничего не говорил о планах вырезать семью копа.

— В этом компьютере есть файл, — ответил Джон. — С фотографиями моей жены и детей. Это начало дневника убийцы.

В компьютере он нашел два касающихся его документа — «КАЛЬВИНО-1» и «КАЛЬВИНО-2», — первый из которых вскрывал замок на двери к прошлому Джона, хотел он этого или нет. Но он не знал, как показать Кену Шарпу второй документ, не показывая первого.

— Почему ты вообще пришел сюда? — спросил Шарп. — Как ты узнал, что в компьютере есть такой файл и тебе надо в него заглянуть?

Джон просматривал файлы, расположенные в алфавитном порядке, и не находил нужных ему. Проскочив букву К, вернулся назад.

— Его здесь нет. Он был вчера вечером, с моей фамилией в названии, а сейчас его нет.

— Дневник убийцы с описанием твоей семьи, а теперь его нет? И куда он подевался?

По собственному голосу Джон понял, как искренность может звучать попыткой увильнуть от честного ответа.

— Его стерли. Кто-то, должно быть, стер этот файл.

— Кто? Я хочу сказать, что Билли точно не возвращался сюда, чтобы стереть его.

— Я не знаю кто, — ответил Джон, потому что не мог сказать, что файл стер сидящий в машине призрак, в прямом смысле этого слова. — Но кто-то стер.

Шарп поднялся со стола, мрачный, как никогда, с пылающим от гнева лицом.

— Дай мне ключи, которые взял у соседки.

Вместо того, чтобы выполнить его просьбу, Джон закрыл папку, выключил компьютер.

— В хранилище вещественных улик есть все файлы с жесткого диска. Проверь их. Поищи два с моей фамилией… «Кальвино-один» и «Кальвино-два».

— Джон, ради бога, ты же совершил преступление, войдя в этот дом. Даже мне не следовало сюда приходить после завершения следствия. Похоже, по какой-то причине в связи с этим делом у тебя поехала крыша, и я не знаю почему, но это мое дело, мое и Сэма, так что давай сюда эти ключи.

Джон вытащил из кармана ключи с кошкой-брелком.

— Загрузи файлы. Поищи те, о которых я говорю. Сделай это, хорошо? Другие семьи в опасности, Кен. Не только моя.

— Во-первых, — Шарп убрал ключи в карман, — никто не сбегал с третьего, особо охраняемого этажа психиатрической больницы штата.

— Что-то всегда случается в первый раз.

— Во-вторых, Билли Лукас мертв.

Новость поразила Джона сильнее, чем он ожидал. Он вспомнил несчастного подростка, которого видел этим утром: руки под сетью, на лице горе и отчаяние.

— Мертв… когда?

— Не прошло и часа. Мне позвонил Коулман Хейнс. От него я и узнал… о тебе.

— Как ему удалось это сделать?

— Никак. Не самоубийство. Будет вскрытие. Пока все похоже на мозговое кровотечение.

Джону Кальвино всегда приходилось нести груз прошлого. Теперь этот груз превратился в петлю, и он почувствовал, как затягивается она на его шее.

— Что происходит, Джон? Мы не работаем вместе, но мы одна команда, и мне всегда казалось, что ты всегда и все делаешь правильно.

— Извини, Кен. Не следовало мне влезать в твое расследование. Но так уж вышло. Может, потом я тебе все расскажу. А сейчас мне надо подумать.

Он поднялся из-за стола, направился к выходу. Шарп последовал за ним.

На лестничной площадке Джон на мгновение остановился, чтобы взглянуть на репродукцию картины «Гвоздика, лилия, лилия и роза». Две маленькие девочки в белых платьях выглядели такими счастливыми в саду с китайскими фонариками, счастливыми, и находящимися в полной безопасности, и не подозревающими о том, что в мире бродит Зло.