к немцам, и как тонка грань между чувством здорового патриотизма и человеконенавистничеством, порождаемым войнами.

«В 6 час. вечера вошли немцы, и им, нашим врагам, лишившим нас Родины, благодарное население бросало к ногам розы».

«Не могу забыть ужасного впечатления, которое произвел на нас победоносный вход немцев в ***. Мы все плакали, глядя, как жители усыпали их путь цветами».

Еще сложнее вопрос о проявлении, правда в единичных случаях, недружелюбного отношения к нашим союзникам, вследствие их не всегда последовательного и доброжелательного образа действий по отношению к России. Эти случаи показывают всю остроту чувства обиды у молодежи за ослабленную и униженную родину. Вот наиболее яркий образец болезненно и в данном случае неправильно реагирующей молодой души даже на оказываемую союзниками помощь.

Необходимость получать подачки от иностранцев, очевидно, оскорбляла гражданское самолюбие автора заметок и вместо естественного при данных обстоятельствах чувства благодарности получилась обида: «Когда мы прибыли в Константинополь, наши милые союзники, давая нам хлеб и вообще пищу и видя, как на нее набрасываются, снимали фотографическим аппаратом. Эти оскорбления, нанесенные нам всем, я на долгое время буду хранить в памяти для того, чтобы отомстить им».

Месть. Страшное слово в детских устах! А повторяется оно по отношению большевиков во многих тетрадках, а в одной относится вообще к социалистам. Здесь тоже есть над чем задуматься педагогу. Надо раньше всего тщательно поставить диагноз этого болезненного явления. Во-первых, чем объяснить, что оно наблюдается сравнительно часто? А затем, чем объясняется та страшная озлобленность, которой так и дышат многие тетради? И при этом нередко упоминается о клятве, о зароке, об обете мстить жесточайшим образом, без пощады. Однажды пришлось наблюдать одного мальчика лет пятнадцати, живущего в интернате русского учебного заведения за рубежом. Он был хороший мальчик, религиозный, очень необщительный и, видимо, чем-то мучим. Как-то удалось получить от него сознание, что он, будучи девятилетним мальчиком, присутствовал, когда большевики сварили его отца живым в котле и надругались над его шестнадцатилетней сестрой. Он «поклялся перед престолом», что всю жизнь будет искать большевиков и мстить им. В настоящее время его мучил и интересовал вопрос, может ли кто-нибудь снять с него эту клятву.

Приведем некоторые цитаты, объясняющие причины, породившие у детей чувство мести.

«Мне было 13 лет. Папа сильно заболел и поехал лечиться; не доехал до станции, как его там расстреляли. Я не в состоянии описать того, что я тогда пережил. Я дал зарок отомстить».

«Я поклялся мстить отнявшим у меня все самое бесценное, самое дорогое».

«…жажда мести за всех наших отцов, братьев, матерей и сестер, зверски замученных палачами».

В этих случаях дело идет о личной мести за зло, причиненное авторам сочинений или их близким. Но часто говорится и о зле, причиненном родине. В иных случаях эти две причины переплетаются.

«Из хорошего прошлого ничего не осталось. А осталось за смерть старших братьев, за поругание семьи и родины – одна только месть и любовь к родине, которая не изгладилась за время первого отступления, второго отступления в Крым, бегства из Крыма, и за время трехлетней жизни в Югославии, а, наоборот, все растет, растет, растет…»

«Утешаю себя мыслью, что когда-нибудь отомщу за Россию и за Государя, и за русских, и за мать, и за все, что было мне так дорого».

«Отомщу всем тем, кто надругался над родиной. Страшная будет месть».

«Только и жду случая, чтобы… идти бить всех, кто оплевал, надругался над родиной».

А вот и жуткие в устах детей упоминания о приведении уже в исполнение мести.

«Мне удалось попасть в уездную стражу, где я смог удовлетворить до известной степени свое чувство мести».

«Я дал зарок отомстить как-нибудь этой красной сволочи, что я, конечно, и проделал».

Один ученик 8-го класса рассказывает про расстрел отца, про гнусные деяния одной чекистки-садистки, свидетелем коих он был, тринадцатилетний мальчик. Когда большевики отступали, «к нам во двор вбежали два комиссара и, побросав оружие, просили спрятать их в погребе от казаков, которые вошли в город. Я указал на погреб и подумал: придут они и я вас предам. Месть взяла верх… подбежав к солдатам, сказал им про пленных комиссаров».

И так у многих детей мечта о родине, о возможности в нее вернуться, соединяется с мыслью о мести. Можно ли родителям и педагогам оставить их в таком настроении, объясняя себе, что чувство мести естественно после всего пережитого? Но, во‐первых, надо отличать месть личную от мести за попранную честь родины. Недопустимость первой не требует доказательства. Что касается второй, то ее тоже приходится отвергать самым решительным способом. Мы не склонны в данном случае к сентиментальной размягченности, к непротивлению злу. После всего пережитого государственность и правовой порядок придется, вероятно, водворять железной рукой. Но правосознание учеников следует воспитывать в том направлении, что борьба со злодеяниями, совершенными во время революции, есть дело публично-правового порядка, дело государственной власти, на первое время облеченной, быть может, исключительными полномочиями; что суд Линча и вообще личная расправа допустимы лишь при отсутствии сильной организованной власти, иногда как неизбежное зло, подобно очевидному преступлению, оправдываемому подчас присяжными, а в данном случае историей. Но что строить на этом восстановление правопорядка – значило бы углублять и удлинять братоубийственную революцию и анархию, столь ненавистную подрастающему поколению беженцев, и разжигать озлобление и страсти. Молодежь, прошедшую через фронтовую службу и революцию и имеющую иногда извращенные понятия о морали и о ценности жизни, следует приучать к мысли о желательности с точки зрения личной морали прощения и во всяком случае о нежелательности мести. Надо напоминать, что гнев есть плохой советчик. С точки же зрения общественно-правовой следует указывать ученикам на разницу между обезвреживающими мероприятиями, наказывающими (или устрашающими) и мстящими, и на желательность применения первых, допустимость вторых и недопустимость третьих. Надо, чтобы молодежь усвоила мысль, что и в интересах государства в некоторых случаях, главным образом при массовых преступлениях, вызванных какой-либо общественной катастрофой или массовым психозом, выгоднее иногда даже с точки зрения целесообразности придерживаться духа амнистии. Чтобы молодежь вернулась на родину нравственно здоровой, вдумчивый педагог должен понять, через что она прошла и какие следы в ней остались от пережитого жестокого времени, и не столько поучать ее, сколько врачевать ее души. И эта книга, быть может, наведет лишь на некоторые мысли лиц, имеющих дело с русскими беженскими детьми и молодежью. Но ценнее,