— Да, — засмеялся Скилганнон, — но теперь это уже не так весело — состязаться-то не с кем. Ты вдохновлял меня, я по тебе равнялся.

— И побил меня.

— Ты тогда повредил ногу, но получить медаль было приятно, не спорю.

— Школьные медали для меня — пройденный этап, да и ты скоро о них забудешь. Какие у тебя виды на будущее?

— Буду солдатом, как мой отец.

— Отрадно слышать. Хорошие солдаты нам нужны. Хорошие и преданные. — Бораниус откинулся на спинку стула. — Времена теперь трудные, Олек. Повсюду предатели, которых приходится искоренять. Тебе такие известны?

— Откуда же мне знать? Разве предатели носят какие-то особые шапки?

— Это не предмет для шуток, Олек, Наложница короля и ее незаконная дочь до сих пор скрываются где-то. Бокрам наш король и по праву, и по крови. Всякий, кто говорит или действует против него, есть предатель.

— Я ничего подобного не слышал, — сказал Скилганнон, и ему показалось, что Бораниус едва сдерживает себя.

— А извращенец, который живет у тебя?

В желудке у Скилганнона похолодело.

— Ты гость в моем доме, Бораниус. Не надо говорить плохо о моих друзьях.

— Я не гость, Олек. Я королевский офицер. Ты слышал, как Гревис высказывается против короля?

— Нет. Мы с ним не говорим о политике.

— Я должен его допросить. Он здесь?

— Нет. — Спериан как раз принес им смесь яблочного и абрикосового сока в серебряных кубках, и Скилганнон спросил у него: — Где сейчас Гревис?

— У каких-то знакомых, мой господин, в северной части города.

— Когда он вернется?

— Может быть, завтра, господин, или послезавтра — он не сказал.

Скилганнон отпустил слугу и посмотрел на Бораниуса:

— Я скажу ему, когда вернется, что он тебе нужен — хотя и не вижу, чем отставной актер может быть тебе полезен.

— Посмотрим, — бросил, вставая, Бораниус. — У меня, кроме того, есть приказ на арест твоего приятеля Аскелуса.

Это поразило Скилганнона по-настоящему.

— А его за что?

— Он такой же предатель, как его отец. Отцу нынче утром вспороли живот на Леопардовой площади.

— Аскелус не предатель. — Скилганнон тоже встал. — Мы часто с ним разговаривали. Он восхищался императором Горбеном и хотел, как и я, служить в армии Бокрама. Я ни разу не слышал, чтобы он сказал что-нибудь против короля — как раз наоборот.

— Значит, он, как это ни печально, расплатится за грехи своего отца, — холодно молвил Бораниус.

Скилганнон смотрел на юношу, который так долго был его героем, и на месте красавца-атлета видел солдата, лишенного всяких чувств, кроме разве что злости. Скилганнон вспомнил то, что в свое время казалось ему незначительным, но теперь предстало вдруг в новом свете: разорванные дружеские узы, язвительные замечания, многочисленные приметы низкой души.

Раньше он смотрел на Бораниуса сквозь золотую дымку обожания, теперь она развеялась. Бораниус наслаждался тем, что получил власть над чужой жизнью и смертью. В сердце Скилганнона вспыхнул гнев, но он подавил его и улыбнулся:

— Мне еще многому предстоит научиться, дружище. Спасибо, что выбрал время заглянуть ко мне.

Бораниус с усмешкой хлопнул его по плечу.

— Когда получишь свои бумаги — помни, что они должны подтвердить твой статус, — приходи ко мне. Я найду тебе место в моем полку.

— Ты оказываешь мне великую честь.

Скилганнон проводил Бораниуса и его солдат до парадной двери и дождался, пока они уедут.

— Я уж думал, нас всех арестуют, — с глубоким вздохом облегчения сказал Спериан.

— Это не человек, а ядовитый гад, — процедил Скилганнон.

— Твой отец был того же мнения. Он всегда недолюбливал эту семейку.

— Сможешь ты завтра передать весточку Гревису?

— Да.

— Скажи, пусть пока не приходит домой. Ступай через рыночную площадь. Завтра базарный день. Там будут сотни народу, и ты сумеешь уйти незамеченным.

— Ты думаешь, за мной будут следить?

— Очень возможно.

— Глаза могут меня подвести. Я не мастер в таких делах, Олек.

— Да, конечно. Экий я дурак. Я сам пойду.

При этих словах Спериан еще пуще заволновался.

— Он не хотел, чтобы ты в это вмешивался. Он будет очень огорчен, если я скажу тебе, где он.

Скилганнон положил руку на плечо садовника.

— Если он выйдет на улицу, его схватят, а может быть, и казнят. И уж наверняка будут пытать. Будет лучше, если ты рискнешь выдать его тайну.

— Дело не только в нем, но и в тех, у кого он находится.

— Кто же это?

— Он прячет королеву с принцессой и ищет способ вывести их из города.

…Движение в тростнике вернуло Скилганнона к настоящему. Он выхватил мечи. Из тростника выскочила мелкая собачонка. Девчоночий голос позвал ее по имени, и собачка с лаем помчалась на зов. Скилганнон перевел дыхание и пошел дальше.

Зверолюдов не было видно.

Построив своих подопечных в плотную колонну, Скилганнон повел их через тростники. Он шел во главе, Друсс и Гарианна по бокам, двое братьев замыкали. Другие уцелевшие бойцы шагали с краю, держа оружие наготове.

За все утро с ними случилось только одно происшествие: из зарослей вдруг выбежал, ломая стебли, здоровенный бык, и дети с визгом бросились врассыпную.

Рабалин сначала шел с Брейганом в середине, потом отстал и присоединился к братьям. Ему казалось странным, что бородатый Ниан все время держится за кушак Джареда, но Друсс сказал, что они отменные бойцы, и Рабалин верил ему, несмотря на чудачества этой пары.

Ближе к полудню колонна остановилась у невысокого холма. Там протекал ручеек, и женщины, набрав воды, занялись нехитрой стряпней. Друсс ушел куда-то со Скилганноном, странная девушка сидела одна на склоне, глядя на северо-запад.

— Вы Друсса давно знаете? — спросил Рабалин братьев.

— Давно, — сказал Ниан. — Больше года. Дядюшка тюк да тюк, они все и разбежались.

— Кто они?

— Плохие люди. Мы тоже кое-кого убили, да, Джаред?

— Да-да.

— А Гарианна попала их вожаку прямо в голову. Он, дурак, все хотел стрелу вытащить, да так и помер. Вот смеху-то!

Рабалин, ничего не поняв из его рассказа, вопросительно посмотрел на Джареда.

— Нас, около дюжины человек, наняли охранять одну деревню, — стал объяснять тот. — Нам сказали, что разбойников в шайке всего-то два десятка, но их оказалось куда больше, чуть ли не шестьдесят, из них половина — отбившиеся от своих надиры, злые, как черти. Напали они в аккурат на закате и, конечно, смяли бы нас, можно не сомневаться.