— Да… — озадаченно прошептал Миша. — А давайте будем им врать. Потянем время. А там, может, и удрать получится.

— Не получится. На это даже не надейся. И врать тоже не получится. Немцы далеко не дураки и быстро во всем разберутся. Как разберутся и в наших знаниях, а затем найдут им достойное применение. А это Миша, уже будет совсем другая история. И лодку нашу они быстро выловят, потому что мы им все о ней расскажем. А на свою стойкость даже не надейся. Мы с тобой сейчас огромная опасность для всех наших друзей.

Михаил Иванович замолчал и тяжело задумался. Задумался и Миша. Затем открылась дверь самолета, и их втолкнули внутрь.

Из разбитой щеки, не прекращаясь, текла кровь и заливала подбородок. Миша удивленно посмотрел на спины немецких летчиков и сидевшего напротив Михаила Ивановича.

«А вдруг решили выбросить в воздухе!» — с ужасом подумал он.

Это было куда страшнее, чем расстрел. Но и предстоящие пытки пугали не меньше, и он угрюмо свесил голову над коленями.

Двигатели заревели, заложив уши, и потащили самолет по полю. Миша облизнул перепачканные кровью губы и неприязненно посмотрел на сидящего напротив, рядом с Михаилом Ивановичем, немца.

— Сволочь, — прошептал он, глядя на огромные, начищенные до блеска сапоги немца. — Я твой кастет затолкал бы тебе в глотку. Дайте мне только волю!

В ответ он ожидал выкрика или еще одного удара, но немец молчал. Подняв глаза, Миша увидел, что Рэмбо трясется, как заячий хвост. Пальцы на коленях дрожали и переминали голенища сапог. Отвисшие щеки покрылись пятнами на бледно-зеленом фоне. А глаза загипнотизированно смотрели на проплывающие внизу, в квадратном иллюминаторе, зеленые поля. Вот это новость! Этот начищенный индюк, возомнивший себя главным боевиком Германии, боится летать! Не сдержавшись, Миша злорадно захохотал:

— Что, рожа?! Это тебе не кастетом размахивать! Смотри, у тебя из сапог потекло!

Михаил Иванович испуганно вскрикнул, но увидев, что перепуганный немец даже не слышит Мишу, тоже улыбнулся и посмотрел на пол. Почувствовав безнаказанность, начпрода понесло.

— Попроси у летчиков горшок, да меня не обрызгай!

Осмелел и Михаил Иванович. Посмотрев на Рэмбо, он вдруг замер. Рядом со своей левой рукой он увидел кольцо на шнурке из торчавшей в сторону на поясе рукоятки гранаты. Косясь глазами, Михаил Иванович осмотрелся. Офицер сидит возле кабины и, похоже, уснул. По бокам у него два немца. Напротив Миша. Возле него тоже охрана, но они выглядывают в иллюминаторы и его руку не видят. А Рэмбо в таком ступоре, что ему можно стучать по каске, и он не услышит.

— Миша, — шепотом позвал Михаил Иванович и показал глазами на гранату.

Несмотря на рев двигателей, начпрод его услышал и понял. В глазах его промелькнул испуг, который тут же сменился обреченной решимостью.

— Давайте, Михаил Иванович, — ответил он одними губами. — Вы знаете, что делаете…

Продвинувшись по лавке, будто от перегрузки, профессор навалился на трясущегося Рембо, затем, закрыв телом его руку, нащупал кольцо на шнурке, легонько его дернул, но оно не поддалось. Дернул сильнее. Граната потянула пояс, но чека осталась на месте. Увидев, что немец застыл будто мумия, и не обращает на его манипуляции никакого внимания. Михаил Иванович уперся одной рукой ему в колено, второй изо всей силы дернул за кольцо. Шнурок повис у него между пальцев, а из рукоятки появился легкий сизый дымок.

Все! Выбор сделан! Михаил Иванович сглотнул подступивший к горлу ком и взглянул на побледневшего Мишу. Кроме него никто его действий не заметил.

Одна секунда…

Михаил Иванович посмотрел на кольцо в руке и сжал его в кулаке. В ожидании неминуемого сердце сжалось и напрочь отказывалось сделать хотя бы еще один удар. С ужасом профессор понял, что он совсем не герой — он сделал решительный шаг, но ему не хватает мужества красиво сделать второй. Душу охватил леденящий страх. И справиться с ним не было никаких сил.

Две секунды…

— Простите меня, Миша! — справившись с онемевшим горлом, выкрикнул Михаил Иванович.

— А вы так и не успели выдать внучку замуж! — ответил, стараясь унять дрожь в губах, начпрод. — Прощайте, вы все правильно сделали!

Три секунды отмерили в голове целую жизнь. Миша внезапно вспомнил дочь и с горечью понял, что ему тоже не выпить с зятем на кухне горькие сто грамм, закрывшись от строгих жен. Страх сменился тоской по не прожитой до конца жизни.

Офицер лениво открыл глаза и выкрикнул:

— Den Mund halten!

— Ах, заткнуться? — Страх сменился отчаянной злостью. — А это ты видел?!

Четыре секунды…

Правая рука Миши, сжатая в кулак, поднялась в направлении вытянувшейся офицерской физиономии, а левая ладонью переломила ее в локте.

— Не видел? Так посмотри!

Он с ненавистью вытянул указательный палец и направил его на профессора. Взгляд Курта Гайслера протянулся к струйке дыма, тянувшейся из ручки гранаты, и тогда он ощутил, что такое настоящий ужас.

В салоне расцвел гигантский огненный шар.

Миша падал и видел над собой разваливающиеся обломки самолета. Он был еще жив, и будто увидел себя со стороны, и понял, что падать в пропасть — это не страшно, а разорванные легкие — совсем не больно, потому что он уже не дышит, а у бесконечности — вкус крови!

Артем перебросил с плеча на плечо натершую руки сумку. То и дело оглядываясь, он постепенно замедлял шаг.

— Где же этот Вилли?

Вконец измученный, Артем остановился и прислушался. У него возникла идея нести тяжелую сумку по очереди с адъютантом.

— Ты же слышал выстрелы, — сухо ответила Габи.

— Ну и что? У вас, я смотрю, пострелять — это как поздороваться.

— Они убили его.

— С чего ты взяла? — до Артема с трудом доходил смысл слов, сказанных Габи. — Там же ваши немцы! Они что? Могут вот так вот запросто взять и убить своего?

— Идем, — Габи пошла вперед вдоль виноградных рядов.

— Погоди, погоди! Ты не шутишь? Его и вправду больше нет?

Габи промолчала, и доктор понял, что ей не до шуток. Ошеломленный, он плелся сзади, раздумывая над услышанным.

— Как это вы еще не перестреляли друг друга? Мне его искренне жаль. Он мне только-только начал нравиться.

— Он был лучшим, — дрогнувшим голосом ответила Габи.

Артем почувствовал, что еще немного, и она опять сорвется на плач.

— Он служил с твоим отцом?

— Да. А еще он ухаживал за мной.

— А… Ну тогда понятно.

Габи остановилась и, посмотрев на него, выкрикнула: