— С кем?

— С одним из твоих подельников.

— Э, Василий Иванович! Шалишь! — погрозил пальцем Пенкин. — Мобилы я один воровал. Ты мне групповуху не шей, не выйдет. Не подпишусь я под этим, и не проси.

— А я не это имею в виду. Твою первую ходку. Ты ж не один тогда под суд пошел.

Семенов внимательно следил за лицом Пенкина. Ни один мускул не дрогнул. Тренинг? Ох и парень! Вдруг губы Анатолия Пенкина растянулись в улыбке. Семенов невольно вздрогнул. Мысли, что ли, читает?

— Коли деньги у государства есть, проверяй, -улыбаясь, сказал Пенкин.

— А при чем здесь деньги?

— Так эта… того… не близко они. Кореша-то мои.

— Ну, билет до Сосенок не так дорог.

— Может, ты и в Европу слетаешь? — усмехнулся Пенкин. — Повод есть. На солнышке погреешься, ножки в море помочишь.

— Так ты знаешь, что один из твоих друзей нынче в большом авторитете и вдали от родины! Где именно?

— Я не понял: ты за дурака меня держишь, Василий Иванович? — обиделся Пенкин. — Ты соображаешь, кого предлагаешь сдать? Да я и не знаю ничего.

— Отношения не поддерживаете?

— Да ты что?! Кто он и кто я! Мне ж когда судимость-то сняли!

— Однако мобильные телефоны воровать стал. Спустя восемнадцать лет после отсидки.

— Так то обстоятельства, — протянул Пенкин.

— Иностранными языками владеешь? Какими? Отвечать! Быстро!

— Я не понял…

— Хватит дурака валять! Английский знаешь?

— Шутишь?

— Не юлить! Да, нет?!

— Нет.

— А это мы сейчас проверим.

Семенов написал на листке бумаги: «Natalia Shusova die». И пододвинул листок к Пенкину. Тот какое-то время тупо смотрел на бумажку и шевелил губами. Семенов следил за его реакцией. Думает? Паузу держит? Соображает, правда это или нет. Что его любовница умерла. Die. Примитивно, конечно. Но как тогда? Подсунуть ему текст на английском? Потом на французском? И что толку? Сказать о смерти Чусовой — значит спровоцировать. Она ему, видимо, дорога.

— Про Натаху что-то, так? — наконец спросил Пенкин. — Наталиа… А дальше?

— Не понимаешь?

— Да на кой вам сдался этот язык?

— Какой язык?

— Английский.

— Ага! Значит, ты понял, что английский!

— Восемь-то классов я закончил.

— Я проверю. А если Пенкин учил в школе немецкий? Прокалываются-то на мелочах, Пенкин. Ты не знаешь, какой язык Анатолий учил в школе.

— Фу ты, как сложно! — Пенкин откинулся на спинку стула. — Ну, давай в шпионов поиграем.

— Нет, ты не шпион. Но за границей бывал. В каких странах?

— На Полюсе. С пингвинами общался. На китайском. По-китайски то же самое напиши. Не можешь?

— Ты что себе позволяешь? — Семенов стукнул по столу кулаком.

— А ты? Что значит dia? Ты думаешь, мне с воли весточки не приходят? Думаешь, я не знаю, что она жива? Вчера, по крайней мере, была жива. Передачу мне приносила.

— Ах ты… Ты понял фразу!

— Конечно.

— Ты знаешь английский! Только что признался!

— Ни хрена я не знаю.

— Но…

— На плече у моего соседа по нарам, когда я зону топтал, была наколка: «Life qwikiy die young», — на отличном английском сказал Пенкин. — Что значит: «Живи быстро, умри молодым». Он так и поступил. Большой интеллектуал был, между прочим. Высшее образование имел. Жаль. Что умер. Слово dia, то есть «умирать», я запомнил. Кстати, со ссылкой на моего кореша: правильнее было бы сказать «She is dead». «Она умерла». Ни хрена ты не знаешь, Василий Иванович. По английскому в вузе у тебя было «удовлетворительно», да и то еле вытянул. А берешься проверять знание языков. Ну как это называется? — грустно спросил Пенкин.

— Ах ты… — опешил Семенов. — Ты за кого меня принимаешь?!

— А зачем подлянку кидать? Я что, не объяснил? Признайся и ты, Василий Иванович, что это была провокация. Это нечестно.

— Ты ж без малейшего акцента сказал фразу на английском!

— Ну, это ты врешь. Потому что ни хрена не знаешь. Надо было язык в институте учить. Даже тот, кто прожил за границей долгие годы, имеет акцент. Избавиться от него очень трудно, практически невозможно, — наставительно сказал Пенкин. — Акцент у меня есть, это любая экспертиза докажет. Поскольку я русский по происхождению. Номер не проходит.

Семенов сидел, открыв рот. А ведь выкрутился! Вот о чем он думал, шевеля губами и читая написанную следователем фразу! Отменная реакция! Каких-нибудь полминуты понадобилось Пенкину, чтобы принять решение. Выяснить, правда ли, что его любовница умерла, и не подставиться. Попробуй проверь, с кем он пересекался на зоне! И ведь подстраховался: кореш, у которого была наколка на плече, якобы умер. И по поводу оценки в дипломе он прав. Семенов еле-еле вытянул на троечку, а зачеты сдавал по многу раз. Язык давался Василию Семенову, деревенскому мужичку, с огромным трудом. Ну не мог он освоить времена глаголов, их было бесконечное множество. Уел его Пенкин. А скорее, не Пенкин. Но Семенов уже понял, что с ним надо осторожно. Почувствовал даже невольное уважение.

Ведь если бросить валять дурака, прислушаться к советам Олега Хлынова и довериться Пенкину, тот проведет следствие, как опытный лоцман корабль по знакомому фарватеру, огибая все мели. До суда, где ни разу не проколется. Так что же получается? Он, Василий Семенов, — игрушка? Инструмент в руках умного и опытного преступника? Самолюбие мешает. Ох как мешает! Ведь он -власть! А кто такой Пенкин? Бандит. Семенов невольно сжал кулаки. Пенкин смотрел на него с грустью в светлом взгляде. И… с сочувствием.

— Ну что, Василий Иванович? Соврал ты мне?

— Насчет Натальи? Да, соврал, — неожиданно для себя признался Семенов. — Разумеется, она жива. Я вызвал ее для беседы. Завтра утром.

— Ты смотри это… того… Поаккуратнее. Женщина чувствительная. Вот ты, положим, тоже не женат…

— Откуда знаешь?

— Я тебе про стены говорил? Они для людей непроницаемые, не для вестей. О тебе известно все, и не надо на меня так смотреть. Ты должен меня понять. Я тоже всю жизнь искал свою женщину. Только свою. И вот нашел наконец. И терять ее не хочу. Ради нее я даже согласился прийти с повинной, отсидеть сколько положено и остаться чистым. Тебе тоже когда-нибудь повезет…

— Ну хватит. Это переходит всякие границы, -не выдержал Семенов. — Идите в камеру, Пенкин.

— Так я ж в карцере.

— Тем более.

— За что, Василий Иванович? — тихо спросил Пенкин. — За что злобствуешь?

Семенов опомнился: на себя надо злиться. Не может он доказать, что Пенкин не тот, за кого себя выдает, и все тут. Интуиция? «Ты еще в Сосенки съезди, Василий, — сказал он сам себе. — То-то все посмеются».