«Ошибаешься, — думала она, улыбаясь в ответ на его шутки. — Все будешь решать ты. Единолично. А каково это — выносить приговор? Да еще близкому человеку?»

Она вспомнила мужа, Михаила Конанова, и рука опять потянулась к сумке. Каково это? Выносить приговор? Он должен понять. Сначала понять, а потом уже судить ее.

— Пить? — улыбнулся Семенов, заметив ее движение.

— Что? Да, пить хочу.

Он обернулся и взял с заднего сиденья бутылку минеральной воды:

— На. Теплая. Но тебе и нельзя холодного.

«Это жестоко», — подумала она. И рука бессильно опустилась. Она всячески оттягивала неприятный момент. Тема Пенкина не обсуждалась.

А за городом был рай. Лето в этом году удалось. Зелень буйствовала, радовали глаз яркие цветы. Погода стояла замечательная! Семейство Хлыновых приняло ее сдержанно, должно быть, им была известна предыстория. Но к вечеру все отправились жарить шашлыки, мужчины выпили, расслабились, жена Хлынова, Вера, тоже не отставала. Было весело. Тема Пенкина и здесь не обсуждалась. Она догадалась, что по просьбе Семенова на нее наложено табу. И опять не решилась достать из сумки пакет, в котором лежал дневник.

Семенов заметил ее нервозность и спросил:

— Наташа, что случилось?

— Ничего, — ответила она вместо того, чтобы сказать «Я не Наташа» и сунуть ему дневник. Со словами: «Вот, читай».

Он отнес ее нервозность на счет беременности. Мол, гормоны разыгрались. Заговорили о детях. Вера сразу начала вспоминать, как вынашивала и рожала своих детей. И мужчины скромно удалились. А на следующий день…

На следующий день они возвращались в Москву. Она больше устала, чем отдохнула. Надо наконец решаться. Семенов довел ее до подъезда и спросил:

— Дом-то когда сносят?

— Вот-вот.

— Уже нашла, куда переезжать?

— Думаю над этим.

— Может, ко мне? — И он отвел взгляд.

Тянуть дальше было невозможно. Она выхватила из сумки пакет и сунула ему.

— Вот.

— Что это? — удивился Семенов.

— Ты должен это прочитать. Но не сейчас. И не здесь.

— Хорошо. Я прочитаю. А как насчет…

— Здесь — все. Правда. Ты же хотел узнать правду.

— Какую еще правду? — буркнул он.

— О том, кто такой Пенкин. И… кто такая я.

— Наташа, ты о чем?

— Я не Наташа, — сказала она и почти побежала к подъезду. Семенов смотрел ей вслед с недоумением.

Хлопнула дверь. Наталья убежала, а он вертел в руках пакет, морща лоб. «Это что еще за петрушка такая?» Заглянул в пакет, вытащил оттуда общую тетрадь в клетку. Открыл. «За полчаса до того как умереть, я уже была…»

— Так, — вслух сказал он. И повторил: — Так.

Потом сердито посмотрел на ее окна. Сел в машину, громко хлопнув дверцей. Открыл тетрадь. Прочитал первый абзац и закрыл. Бросил тетрадь на сиденье. Вставил ключ в замок зажигания. Так. Он ехал домой. Тетрадь лежала рядом, на переднем сиденье, он все время на нее косился. «За полчаса до того как умереть…» И что дальше?

Он читал дневник Нат… этой женщины несколько часов. Не торопясь, с расстановкой. Особенно интересные места перечитывал. А в самом конце и вовсе завис. В том месте, где Орлов давал своей лю… Нат… в общем, этой женщине инструкции. Как, к примеру, вести себя со следователем Семеновым, как поймать его на крючок. Первая реакция была: да я вас по стенке размажу! Он даже потянулся к телефону, хотел позвонить Собакину. А прав был Иосифович. Вот что значит чутье! Развели его, как мальчишку! Самоубийство Кошкина было подстроено. Этот Пе… или как его там? В общем, он сам сунул Кошкина в петлю. О том, что было до того, думать не хочется. И она могла его… Как это? Любить! Вот! Понятно теперь, что такое любовь! Это когда оправдываешь самые мерзкие и отвратительные поступки человека, который…

Он просто захлебывался. Мысли скакали, он листал дневник, перечитывая запомнившиеся места. Вот оно как. Вот кто она такая. Ну и что это меняет?

Мысль была неожиданной. Если разобраться, выбора-то у нее особенно и не было. Мужа она, конечно, зря… Тьфу ты! Он встал, взволнованно прошелся по комнате. Взад-вперед. Итак, эта женщина хочет, чтобы выбор сделал он. А любовь -это когда прощают самые отвратительные и мерзкие поступки. Дофилософствовался!

— И что же ты теперь будешь делать, Вася? -вслух сказал он, глядя в окно. За окном была ночь. Какая-то особенно темная. И звезды. Какие-то особенно яркие…