То, к чему она так стремилась вот уже пол года, произошло. Не сказать, что бы она была счастлива, даже нельзя сказать, что бы она была довольна, но чувствовала она себя теперь как бы свободной, как бы какая-то тяжёлая лёгкость залила её сердце и ум, — злая лёгкость. Словом, она стала женщиной, будучи в теле подростка.

После этого дня Ане показалось, что началась новая жизнь. Но с первых же дней, а вернее даже в самый первый день, она удивилась, что негр при встрече с ней в институте как обычно поздоровался и всё… Будто бы потеря её девственности ей приснилась. Негр так же шутил и смеялся со всеми одногруппниками и одногруппницами, — шутил и с ней тоже, но и всё. Аня была девушка ненавязчивая и разумеется все свои мысли обсуждала сама с собой, довольствуясь выводами из наблюдений. Бог с ним, подумала она, может это я себя накручиваю, — да и конечно накручиваю! Он же всё понимает. Это же душевная материя, она не терпит никаких доказательств явственных.

Точно так же пошли и следующие день за днём, поэтому моральное состояние Ани становилось всё более унылым. Огонёк веры в ней потухал день ото дня, но всё же кое-как горел. До тех пор, пока она случайно не увидела, как после занятий, в один из дней, негр пошёл восвояси под руку с другой ихней одногруппницей, — с весёлой прыщавой брюнеткой, с кудрявыми волосами и одевающейся обычно в обтягивающую телеса одежду.

Невозможно описать словами тот удар, который она получила, увидев эту картинку. Для неё наконец стало понятно, что она, Аня, одна из наверно многих шлюх беспутного своего объекта страсти. Нельзя сказать наверно, что ей нанесло бо́льший удар, разбитая любовь или то, что её предали. Но сказать можно точно, что и то и то было в сильноконцентрированной пропорции, то есть и то и то давило её сердце вкупе.

По выработанной почти служебной привычке она продолжала ходить на занятия; она не могла представить себе, что можно взять и бросить занятия исходя из своих убеждений, — ведь как отреагирует отец с доброй мачехой! Поэтому в невозможном состоянии она приходила на учёбу и была «чернее тучи» — это отмечали потом впоследствии все одногруппники.

Как-то раз негр предложил снова «зайти к нему», так же простодушно смотря ей в глаза открытыми карими своими блестящими очами. Ей захотелось улыбнуться, — что-то жившее внутри её улыбнулось, — и это было очень для неё противно, ведь она всеми благородными силами ненавидела негра, хоть и любила его ещё.

— Эй, ты куда? — воскликнул негр, когда Аня попытавшись хоть что-то вымолвить и не вымолвив ничего, просто удалилась от него.

Негр даже не поинтересовался причинами её поведения, не спросил глупого вопроса: обиделась ли она на него может за что-нибудь. Нет, он просто проводил её взглядом, сделав необходимые для себя выводы.

Странная штука обычно происходит со скромными благородными умными людьми. Они понимают больше, чем смелые, красивые, активные; они наблюдают за ними, как за «братьями меньшими», они анализируют их — и анализируют наверно всегда безошибочно. И может быть до того они заигрываются в эти анализы, что вдруг нечаянно замечают, что кроме них одних, то есть анализов, не способны ни на что.

Бог знает что пугало Аню поступить дерзко и бросить университет, устроить месячный — годовой скандал с родителями, но поступить так, как нужно, ведь иных «способов отступления» нет и быть не может, — ну разве что убить негра и сесть в тюрьму, но это тоже уход из универа… Но пугал её такой смелый шаг до невозможности, — хотя она ведь и была довольно смелой, когда ложилась с негром в постель, — ей при одном намёке на мысль об уходе из универа, или о переводе в другой, мерещились насмешки соперниц, мерещились слухи между родственников и соседей, — словом, будто весь мир восставал против неё…

Вобщем вся эта навалившаяся на неё обида, со стороны обольстившего её негра и со стороны судьбы, была настолько для неё неразрешимой, беря в расчёт, что волевого решения с институтом она принять не в силах, так что она решила покончить с собой. Способ самоубийства она выбирала недолго, так как за девятнадцать лет своей жизни она, когда размышляла вообще о самоубийствах, всегда представляла прыжок с моста как, так сказать, самый гуманный. Надо заметить, что лёгкой эту смерть сложно назвать, но что поделать, разные типы самоубийц считаю «самыми гуманными» разные методы: кто-то режет вены и видит в этом романтику, кто-то вешается и видит всё то же, ну а Аня любила романтику высоты над водой, — и кстати сказать, в то время, как высота над твердею её страшила ужасно и она наверно предпочла бы, насилуя себя, бросить универ, чем спрыгнуть с крыши дома, хотя и решила себя убить.

В наше время из-за технического прогресса, достигаемого одарёнными учениками ВУЗов, реки зимой в больших городах уже не замерзают, как замерзали во время отсталой науки и «дремучих» убеждений. Был в Анином городе замечательный мост, выполненный в стиле как раз тех дремучих времён, по которым все, кто проходит по этому мосту, волей-неволей вдруг почему-то начинают скучать по тем временам, восхищаясь красотой литого чугунного ажура перил по краям достопримечательного незамысловатого этого сооружения. Все перила были увешаны в амбарных замках (кстати, спроси современного молодожёна, что такое амбар — интересно, знает ли кто?) и эти замки, вешаемые в знак крепости брака, как бы натуральным своим весом отозвались в сердце бедной Ани, когда она пришла в свой роковой день для совершения очередного своего преступления. Погода стояла пасмурная, но не ветренная и даже не очень холодная (благодаря прогрессу впрочем). Людей на мосту было не сказать что бы мало, но и не сказать, что бы они ходили беспрестанно.

Она заранее решила не торопиться. Люди проходили и порой образовывался одинокий пробел, когда никто не смог бы её остановить в исполнении её намерения, но она не решалась и эту её нерешительность наоборот нужно считать за хладнокровие, потому что намерение её было серьёзно, а не показательно-публичное, с целью залезть на перила, чтобы её «спасли». Нет, траур её был безвыходным, вернее выхода было лишь два и этот