Лиза глядела во все глаза. Ей хотелось бы посидеть на низкой ограде около того здания, о котором мать сказала, что это церковь, и просто посмотреть на людей. Почти все они, по ее мнению, были уродливы и неуклюжи, толстые или скрюченные, нелепые, с лицами как у дикарей. Они притягивали ее взгляд, как притягивает его жаба или страшная картинка в книжке, которую рассматриваешь.

— Как прекрасен человек! — воскликнула мать с той особой интонацией, с которой декламировала куски из книг. — Как прекрасен новый мир, населенный такими людьми! — Она неприятно засмеялась, как будто сказала это не всерьез.

Что касается прекрасного нового мира, то в большинстве своем магазины показались Лизе отвратительными и скучными. В одной витрине была выставлена одежда, в другой — журналы. Цветы в цветочном магазине были не такие красивые, как в Шроуве. Особое внимание Лизы привлекли два магазина: витрина с четырьмя коробками, такими, как в запертой комнате Шроува, и та, где было полно книг, но новых, с яркими картинками на обложках.

Лиза хотела зайти в этот магазин, но мать не позволила ей, не позволила зайти и в тот магазин, где продавали газеты, хотя Бруно она туда послала — чтобы купить кассету с записью Концерта для валторны с оркестром Моцарта. Они зашли в лавку зеленщика и купили фрукты, потом, пройдя через боковую дверь и поднявшись вверх по лестнице, попали туда, где жил Бруно. Там стоял такой же противный запах, как на кухне в Шроуве после отъезда супругов Тобайас и их гостей, как будто что-то там протухло, и Лиза закашлялась.

Мать открыла окна. Они забрали вещи Бруно, которые он упаковал в чемодан, а потом он подобрал с коврика около двери кучу писем, которые пришли за время его отсутствия. Для человека, о местонахождении которого никто не знал, он получил очень много писем.

Оглядевшись вокруг, Лиза начала понимать, что имела в виду мать, говоря, что мир ужасен. Она сморщила нос. Комнаты Бруно были действительно ужасны, грязны и неудобны, ни одной вещью здесь, казалось, не дорожили, вся мебель поцарапана или поломана, а оконные стекла покрыты сизым налетом пыли и следами от мух. Немногочисленные книги кучей валялись на полу.

Лиза была рада выбраться оттуда и сказала об этом, хотя на улице приходилось быть настороже, чтобы не столкнуться с прохожими. Их, кажется, стало больше прежнего, и очень многие были ее возраста или чуть постарше. Они возвращаются из школы, объяснил Бруно, бросив многозначительный взгляд на мать. Занятия в школе заканчиваются каждый день в половине четвертого.

Лиза прежде не видела детей. Ну разве что по телевизору. Она ни разу не видела человека моложе двадцати лет. Ей пришлось переменить свое мнение, эти люди уродливыми не были. Лиза увидела мальчика с черным лицом и девочку, которую она приняла за индианку, с глубоко посаженными глазами и длинными черными волосами, завязанными на затылке хвостиком. Интересно было бы с ними поговорить.

Потом мальчик, шедший впереди нее, подставил подножку своему товарищу, с которым шел рядом, так что второй споткнулся и чуть не упал на дорогу под колеса приближающейся машины, какая-то девочка вскрикнула, крик подхватила другая. Лиза почувствовала, что прижимается к матери и еще сильнее цепляется за ее руку. Она поняла, почему у нее кружится голова: от шума.

Однажды она по ошибке слишком громко включила телевизор. То же самое происходило здесь, нескончаемый, бессмысленный рев, грохот, перемежающийся с визгом тормозов, с музыкой, непохожей на музыку, вырывающейся из окон машин, с пи-пи-пи пешеходного сигнала светофора, со звуками газующих двигателей. Когда они возвращались к стоянке машин, завыла сирена. Бруно объяснил ей, что это сирена нарочно устроена так, чтоб было похоже, будто это кричит женщина.

— Этого не может быть, Бруно, — возразила мать. — Откуда, скажи на милость, ты это взял?

— Это факт. Спроси любого. Это изобрели в Штатах, а мы скопировали. Было решено, что самый доходчивый звук, который проникает до мозга костей, — это женский крик.

— Знаешь, не рассказывай мне об этом, пожалуйста, — сказала мать так громко и резко, что один из уродов оглянулся и посмотрел на нее. — Не желаю слушать.

— Хорошо, хорошо, — сказал Бруно. — Прости, что рот открыл. И что живу на этом свете. Снизойдет ли мадам до того, чтобы разрешить подвезти ее к дому, ее и ее очаровательную, прекрасно воспитанную дочку?

Оказавшись в машине, Лиза тут же заснула. Она была измучена. Люди, шум, новизна впечатлений — все измотало ее. Дома она легла на диван и спала, хотя не так крепко, чтобы не слышать, как мать говорит Бруно, что она предупреждала его: Лизе это не понравится, прогулка слишком утомила ее, что неудивительно. Разве это не ужасное место, пародия на то, чем должен быть и был когда-то провинциальный город, где остались только грязь и безвкусица?

— Она восприняла бы это по-другому, если бы ты не укрывала ее от жизни, как все время делаешь.

— А я вот воспринимаю так, хотя Бог свидетель, что меня ни от чего не укрывали!

— Ну да, мамаша знает, что делает. Вот и превратишь ребенка в психопатку, шизофреничку, или как там они называются.

— Не рассуждай о том, в чем ничего не смыслишь. Бруно, почему ты не возьмешь это за правило?

Чуть приоткрыв глаза, Лиза подумала, что они опять начнут ссориться. Они постоянно ссорились. Но вместо этого они занялись тем, что часто мешало их ссорам или прекращало их. Их взгляды встретились, они потянулись друг к другу и начали целоваться поцелуями, которые становились все более шумными, так что они сцеплялись и карабкались друг на друга, хрюкая и издавая стоны. Лиза отвернулась и крепко зажмурила глаза.

В последующие дни Лиза чувствовала себя нехорошо и была, как говорил Бруно, «в подавленном настроении», что было для нее необычно. Она вспоминала город и его людей не с теплым чувством и не с тоской, но с отвращением. Покой Шроува и окружающего его парка был приятен, как никогда. Лиза лежала в высокой траве и среди зарослей таволги, наблюдая за жизнью насекомых, пробиравшихся в таинственной чаще зеленых стеблей, и за тем, как ярко-красная бабочка с малиновыми крылышками карабкается по ножке крестовника. Тишину нарушало только доносившееся время от времени басовитое жужжание шмеля над головой.

Через неделю после поездки в город Лиза заболела ветрянкой.

— А до этого разве у тебя не было ни кори, ни всего такого прочего?

— В детстве мне делали какие-то прививки. А ветрянку я подхватила, потому что у меня не выработалось естественного иммунитета. Я не общалась с людьми.

— Приходил доктор?

— Ив позвонила ему из Шроува. Доктор сказал, что приедет, если мне станет хуже, но пока делать ничего не надо, пусть болезнь развивается своим чередом. Чувствовала я себя прилично. Ив старательно следила, чтобы я не чесалась. Она говорила, что если я стану расчесывать лицо, она свяжет мне руки, так что следов у меня не осталось, кроме вот этой ужасной оспины на лбу.