вы против того, чтобы я хозяйничала у вас на кухне, смело мне об этом скажите. Я совершенно без обид.

– Что вы, мне очень приятно. Только вы меня балуете.

– Так, а что еще прикажете с вами делать? – засмеялась старушка. – И давайте тут поставим точку в обмене пустыми любезностями, а перейдем к делу. Я действительно такое узнала, что вы ахнете.

Сгорая от любопытства, Ирина проследовала за Гортензией Андреевной на кухню, где уютно булькала на плите кастрюля с картошкой, а на доске лежал недорезанный бледный тепличный помидор.

– Так вот, Ирочка, – взявшись за нож, старушка выдержала длинную паузу, – моя разветвленная агентурная сеть вывела меня не на кого иного, как на родную сестру Горбатенко. Я съездила к ней сегодня после уроков, и знаете, что она мне поведала? Аврора Витальевна на самом деле вовсе не Аврора Витальевна!

– А кто? Немецкая шпионка?

– Практически.

– Начинается… Я не Негоро, я капитан Себастьян Перейра! – хмыкнула Ирина. – Бабка, наверное, просто выжила из ума.

– Не спешите с выводами, Ирочка! Хотя постойте, какую бабку вы имеете в виду?

– Сестру Горбатенкину, кого еще, – заторопилась Ирина, чтобы сгладить бестактность. – Чернов в свое время работал первым секретарем крайкома, его вместе с женой ваши любимые органы под микроскопом проверяли, так что Аврора Витальевна могла быть только самой собой и никем другим.

Гортензия Андреевна покачала головой, ссыпала нарезанный помидор в салатницу и взяла длинный изумрудный огурец с легкомысленным желтым цветочком:

– Чем заправлять будем, сметаной или растительным маслом?

– Как вам больше нравится, – отмахнулась Ирина, которой хотелось поскорее узнать подробности.

Старушка тщательно нарезала огурец, отмерила ровно две столовые ложки постного масла, неторопливо перемешала и только после этого продолжила рассказ.

Во время Первой мировой войны солдат Виталий Горбатенко был тяжело ранен и попал в петроградский госпиталь, где с ним, помимо выздоровления, произошли два события, самым кардинальным образом повлиявшие на его дальнейшую судьбу. Во-первых, товарищи по палате оказались убежденными большевиками. Простой крестьянский паренек впитывал их идеи как губка и через две недели агитации был готов спасать человечество, разбивая цепи капитала, которыми тот опутал мировой пролетариат. А второе, и не менее важное, заключалось в том, что безнадежного солдата пожалела Ксения Бахметьева. Девушка была в родстве с царской семьей, пусть по побочной линии от побочной линии, но тем не менее работала в госпитале сестрой милосердия вместе с императрицей и ее дочерьми.

На выздоровление Горбатенко мало кто надеялся, даже он сам не верил, что поправится, но Ксения ухаживала за ним, тщательно выполняла все указания врачей, подкармливала питательными продуктами, подбадривала, и в итоге Виталий пошел на поправку. Между молодыми людьми возникло теплое чувство, точнее Ксения считала парня кем-то вроде младшего братика, а он влюбился в нее без памяти.

Как ему удавалось сочетать в своей голове любовь к аристократке и большевистские идеи, один бог ведает, но, вернувшись на фронт, Горбатенко стал писать Ксении, а она исправно отвечала ему. Именно Ксения заметила, что у Виталия хороший слог, и посоветовала развивать в себе литературное дарование.

Виталий не признавался в любви, а Ксении, благодаря происхождению и воспитанию, в голову никогда бы не пришло, что какой-то крестьянский сын всерьез притязает на ее руку и сердце. Низшие сословия могут только почтительно обожать и восхищаться.

Она продолжала трудиться сестрой милосердия, а Виталий служил в армии и развивался как большевик.

Незадолго до революции Ксения вышла замуж за блестящего флотского офицера фон Таубе. Он был старше ее на двадцать лет, но Ксения никогда не жаловалась, что ее выдали насильно. Напротив, фон Таубе производили впечатление дружной и любящей пары.

Для Виталия известие о замужестве возлюбленной оказалось тяжелым ударом, но он перенес его достойно. Как раз грянула революция, а вслед за ней Гражданская война, и большевик Горбатенко из рядового стремительно вознесся до должности полкового комиссара Красной армии. Фон Таубе, естественно, не был коммунистом, но принял новую власть как меньшее из зол. Успешно прослужил Гражданскую на Балтийском флоте, а потом читал лекции в Военно-Морской академии. По своему социальному происхождению они вместе с женой должны были бы возглавлять расстрельные списки, но молодая советская власть отчаянно нуждалась в квалифицированных специалистах, поэтому фон Таубе не трогали, хотя сильно шиковать не позволяли.

– Ах, Ирочка, – вздохнула Гортензия Андреевна в этом месте своего рассказа, – дам вам только один совет. Когда вы с Кириллом разбогатеете и построите себе дворец, ни в коем случае не делайте анфилады. Как бы ни хотелось.

– Почему?

– Понимаете, когда коммунисты снова придут к власти, все национализируют и уплотнят, жить в проходной комнате будет крайне неудобно.

– Возьму на заметку, – хмыкнула Ирина.

Гортензия Андреевна покачала головой:

– Вот вы думаете, что с вами ничего такого никогда не случится, а зря. Жизнь штука непредсказуемая. Впрочем, слушайте дальше.

Чете фон Таубе оставили именно такую одну проходную комнату от всей их квартиры, реквизировали драгоценности, без конца таскали в ЧК на проверки, но супруги держали удар.

В двадцать первом году Ксения, будучи беременной, заразилась сыпным тифом в госпитале, где так и продолжала работать сестрой. Ребенка сохранить не удалось, и сама женщина чудом осталась в живых.

Горбатенко тем временем, отличившись на фронтах Гражданской войны, перешел на партийную работу, и куролесил по всей стране, насаждая и направляя молодую советскую власть, на каковом поприще проявил себя человеком умным и решительным, поэтому его постоянно перебрасывали с одного горячего участка на другой.

Все эти годы они с Ксенией переписывались. Иногда письма терялись, иногда шли до адресата несколько месяцев, но тонкая нить, связывающая этих двоих людей, никогда не прерывалась совсем.

Была это любовь, или душевное родство, или бегство от одиночества, или что-то еще, теперь уже никто не скажет.

После бурных революционных лет жизнь стала потихоньку возвращаться в свои берега. Фон Таубе из контры недобитой и подозрительного военспеца превратился в уважаемого профессора, Ксения стала старшей сестрой терапевтического отделения, в проходной комнате появилась крепкая перегородка, надежно защищающая семью от вторжения соседей, словом, наступило спокойное и размеренное существование.

Горбатенко осел в Омске, где сделался крупной шишкой в горкоме партии, а заодно начал пописывать рассказики о Гражданской войне и подпольной работе. Неизвестно, сыграло роль качество текста или высокая должность автора, но произведения Виталия охотно печатали в местных газетах, а потом и в центральных. Вскоре вышел сборничек, тоненький, чахленький, но публикация книги позволила Горбатенко официально именовать себя писателем.

В двадцать седьмом году в семье фон Таубе наконец родилась долгожданная дочка, Ксения-младшая.

Горбатенко вскоре женился на работнице горкома, такой же убежденной большевичке, как он сам.

Обе пары жили дружно и счастливо, но странным образом переписка между Виталием